Андрей Смирнов

1.
Лийса Велинес откинулась на покатую стенку бассейна и разбросала руки по островкам лепестков, густо устилающих поверхность воды. Если бы она захотела, то могла бы принимать ванны хоть из кобыльего, хоть из женского молока, хоть из человеческой крови, но ей это не требовалось – ее тело, совершенное во всех проявлениях, не старело, мало того, было принципиально неподвержено разрушению. Доходило до смешного: всякий раз после ночи, проведенной с мужчиной, у нее восстанавливалась девственность, так что в отношениях с мужчинами ей явно не повезло, ибо всякий раз терпеть боль дефлорации было невыносимо. Зря она не переспала хоть с распоследним стражником перед тем, как принять Дары Смерти. Теперь поздно – несмертное тело не может регулировать обязательное самовосстановление, и даже дух его обладательницы и все ее магические возможности не в силах преодолеть этой закономерности. Поэтому мужчины в ее спальне – вещь редкая и вынужденная, а делить радости она предпочитает с девушками, и чем они моложе и здоровее – тем лучше.
Наверно, стоит обратить внимание на новенькую и весьма привлекательную, не смотря на свежий шрам на щеке, девушку-телохранителя, ее упругое мускулистое тело с плоской грудью и накачанной попой, придающее ей некоторое сходство с юношей, заинтересовало Лийсу еще на прошлой неделе, когда та одевалась за неплотно прикрытой дверью купальни. Конечно, после трех-пяти раз ее придется рассчитать и отправить домой, ибо к тому времени глупышка превратится в старую развалину, но от женщин в охране мало толка, чего нельзя сказать о постели.
Лийса ухватилась за край бассейна и поднялась из воды. Скульптурные формы тела, местами укрытого лишь цветочными лепестками, придавали ей сходство с новорожденной богиней, да она и ощущала в себе великие, почти божественные силы. Пора, Лийса, пора идти и творить мир по своему разумению, создавая столь же совершенные и безупречные формы из порочного и несовершенного человеческого материала.

В кабинет она зашла, одетая в шелковый халат с лисьей оторочкой и меховые смешные туфельки, дразня и восхищая красотой секретаря, бесцветную близорукую Леену, бесконечно преданную своему земному божеству и точную, как стигийский хронометр.
- Миниатюры прибыли?
- Да, местресс, и еще сообщения от агентов из Пекроса, а также приглашение на семейный праздник Пардосов.
- Пардосы? Ну-ну, там, кажется, подрастает неслабая ведьма, а? Миниатюры! И оставь меня одну, часа этак на два.
Леена поклонилась, передавая шкатулку, поклонилась еще раз, и, пятясь, вышла в смежную комнату, чтобы сидеть там тихо, как мышь, за разбором многочисленных бумаг обожаемой госпожи.

В глубоком покойном кресле, закинув ногу на ногу в наивно-развратном ракурсе, божественная Лийса откинула крышку шкатулки и достала три эмалевых портрета, а также стопку бумаги, исписанной убористым почерком.
С первой миниатюры на нее воззрился суровый мужчина лет этак под тридцать, с короткой округлой бородкой, обрамляющей волевое лицо, крючковатым носом, жестким тонкогубым ртом и прямым и острым, как нарранский клинок, взглядом.
Айхо Хант тен Горнмон, домашнее имя Нербуд, что значит дикий бык, капитан Роквельского полка Императорской армии, двадцать девять лет, неженат, законных детей не имеет. Проявил себя беспорочной службой императору в течение последних восьми лет, награжден за героизм при подавлении Герхского мятежа Рыцарской Железной розой, имеет неоднократные взыскания за нарушения субординации. Подозревается в участии не менее чем в семи поединках чести, ни одно из которых не было доказано. По свидетельству весьма расположенного к нему полковника Вирго Зан тен Бласта, Айхо тен Горнмон – прежде всего человек чести, и нет такой силы, что может помешать ему исполнить данное слово.
Да, этот бык сам бежит на свою бойню… Лийса убирает портрет и перекладывает листок в самый низ стопки.
Вторая миниатюра заставляет Лийсу поежиться, ибо человек, изображенный на ней, смотрит так, будто ищет, куда бы нанести удар, чтоб наверняка. Узкое загорелое лицо выглядит старше за счет жестких складок вокруг губ, глаза черные, пронзительные, тонкие ноздри горбатого носа, кажется, подрагивают, ловя запах дичи, даже если эта дичь о двух ногах.
Лиеро Анк тен Горнмон, домашнее име Лэнс (штурмовое копье). Двадцать три года, управляет имением тен Горнмонов, номинально числящимся за старшим братом. В войсках не служил, но имеет богатый опыт так называемой «соседской войны», до недавнего времени поощряемой нынешним императором. В возрасте четырнадцати лет, потеряв родителей, вместе со старшим братом не только отстоял имение, но и полностью уничтожил род тен Сортенов, имевших глупость позариться на его родовое гнездо. К чести Лиеро тен Горнмона можно сказать, что малолетних детей среди уничтоженных им тен Сортенов не было. Подозревается в отравлении Лебхи тен Сортен, доказать не представилось возможным ввиду отсутствия какого-либо из известных ядов в тканях трупа. Также подозревается в использовании запрещенного императорскими указами оружия и фортификационных сооружений, опять же, бездоказательно. Значительно поправил экономическое состояние вверенного ему братом имущества, переведя крепостных на оброк и сдав в аренду пастбищные земли. Дважды уничтожал разъезды вербовщиков, нечаянно нарушивших границы его имения, но доказать также не представилось возможным, ибо это казалось гибелью от случайных причин: в первом случае отряд провалился под лед реки, упав с внезапно разрушившегося моста, во втором – в результате пожара на постоялом дворе. И в том, и в другом случае не осталось ни одного человека из отряда вербовщиков, чтобы свидетельствовать о действительной причине.
Да… опасный субъект. И, кроме того, братьями явно прикормлен местный боло, надо бы снять его с должности. Такого, как Лиеро, убить можно разве что вне имения и с помощью профессионалов своего дела.
Третий… кто у нас третий?
Даэно Майт тен Горнмон, домашнее имя Дракот, двадцать лет от роду. Да, вот этот на свои годы выглядит… Младшенький, холеный сынок. Мягкое лицо еще детской округлости, румянец во всю щеку, лукавый взгляд темных глаз, губы «домиком», прямой нос хорошей формы, волнистые волосы ниже плеч.
Одаренный. Весьма. В одиннадцать лет выжег первую шеренгу нападающих, не менее двадцати человек. В шестнадцать определен в Академию, на факультет боевой магии. Основная стихия – огонь. Так, а это что? Ну, да, факультет боевой магии курирует Тайная императорская служба, а они документируют каждый чих своих поднадзорных.
И что же этот щенок натворил?
15 день месяца зильбекапфа 253 года от Вторжения:
«В 3 часу после полудня на семинар по управлению големами студент 3 курса Даэно Майт тен Горнмон принес некий пузырек. На вопрос дежурного мага о содержимом ответил, что это состав, долженствующий уменьшить расход магической энергии при поднятии голема.
Проверка на безопасность показала отсутствие взрывоопасных и ядовитых свойств у жидкости.
Совершая ритуал поднятия, означенный Даэно добавлял жидкость в глину головной части голема. Уменьшение расхода энергии не было замечено, однако Даэно расстроенным не выглядел. Все проходило по утвержденной схеме, до тех пор пока на семинар не пожаловали студентки второго курса факультета Целительства. Увидев девушек, голем неожиданно пришел в сильное возбуждение и направился к ним, с помощью неприличных жестов делая им недвусмысленные предложения. Что немало шокировало молодых целительниц, а также их 84-летнего куратора, Нериду Кламм, которую глиняный ухажер также не обошел вниманием.
После срочно проведенного ритуала отключения означенный Даэно тен Горнмон был вызван на заседание дисциплинарной комиссии. На вопрос о сути своего эксперимента он ответил, что занимается написанием курсовой работы на тему «О духовных природах големов». Исходя из теории, утверждающей, что это некие духи различных стихий, Даэно тен Горнмон предположил, что с помощью специальным образом сформированного плетения на базе стихии, используемой в качестве источника при поднятии голема, можно использовать эффект популярного любовного зелья для обнаружения этих духов. Эксперимент увенчался успехом, что должно свидетельствовать в пользу вышеуказанной теории.
По предложению мэтра Свана Даймонда, куратора провинившегося студента:
За создание оригинального и эффективного плетения преобразования наградить студента 3 курса Даэно тен Горнмона 5 золотыми.
За устроенные беспорядки в пределах Академии оштрафовать его на 5 золотых
За обман дежурного мага назанчить Даэно тен Горнмона на кухонные дежурства в течение месяца.»
Ну, что ж, обычные шутки студиозусов. Эх, жаль, что она так и не поступила в Академию, вот где можно было бы повеселиться вдосталь.
Что еще?
«История, рассказанная Гаспаром тен Гаэроном, учащимся факультета алхимии и артефакторства группе заинтересованных девушек, записана агентом дословно:
В прошлом году, как раз на день рождения Альбрехта нашего Третьенького, богами по башке благословенненького, пошли мы с Даэно на гуляния, причем оба изрядно того... набрались, не накурились, конечно.
Ну, погуляли, пока не наткнулись на всяких трюкачей и фокусников. Выступали те, кстати, здорово — канатоходцы там, жонглеры всякие. Все было ничего, пока один из артистов не стал выдыхать пламя изо рта. Тут Даэно оживился, полез на сцену и во всеуслышание объявил, что это все дерьмо собачье и он может гораздо круче. И впрямь, поднатужившись, выдает нехилый такой столб пламени футов на пятьдесят в высоту. Впечатленный народ радостно кидает ему деньги, а эта скотина знай руками машет и улыбается. В общем, набралось денег немало, и мы опять завалились в кабак, отметить такую удачу.
И надо ж было такому случиться, что в этот самый кабак зашли отдохнуть от трудов праведных те самые трюкачи, выступление которых испоганил Даэно. Увидав нас, они стали громко рассуждать, что эти маги совсем зажрались, отнимают хлеб у честных тружеников, а сами без своей магии даже на лошадь забраться не могут.
Тут Даэно встает и говорит, что он и без магии могет, и в доказательство своих слов швыряет табурет прямо в лоб своему оппоненту. Но лоб у того оказался крепкий, он на выступлении об него кирпичи ломал, что ему какой-то стул?
В общем денег у нас едва хватило оплатить ущерб кабаку. Хорошо еще, трюкачи оказались людьми честными и взяли на себя половину расходов. Хотя могли бы и не платить ничего, драку-то начали мы.»
Обалдуй. И это радует. На спор и спьяну может сам себя погубить.
Но какова сила – на пятьдесят футов, просто так, без подготовки и амулетов… Ну, так он в детстве и не такое устроил. Не пугайте маленьких драконов… Да, маленьких драконов нужно уничтожать в детстве, пока они не выросли, не поумнели, и не осознали всей своей силы.

Лийса Велинес, личный целитель и тайный советник Альбрехта Третьего, Благословенного, Императора Великой Империи Собирающей Народы, отложила шкатулку и потребовала перо, чернила и почтовой бумаги. Приговор братьям тен Горнмон вынесен, обсуждению не подлежит, и будет исполнен так, как хочет того несравненная немертвая полубожественная Лийса… дочь сапожника и проститутки, сама себя пересоздавшая и прошедшая к своему теперешнему могуществу по неисчислимым трупам конкурентов и противников.

2.
Эйк Доннер, легендарный Неумытый Дед, уже два века возглавляющий Шестой, или Отлученный ковен, запустил руку в зеленую бороду и яростно почесался. Если не ошибается Кирлан, который только что телепатировал ему из столицы столь странное послание, Империи предстоят серьезные потрясения. Хотя пророчество старца Эхорна и смахивает на детскую считалку, но адресовано-то оно императору. Трындец императору, однако. Кто б сомневался. Только слабый на голову Альбрехт Благословенный (явно, по башке сковородкой) мог взять немертвую – мага крови Лийсу на должность личного целителя. Уж она исцелит… У нее каждый месяц по три-четыре служанки погибают якобы от нервного истощения. Нанялась лиса в курятник. На юге маровелские колдуны зашевелились, в северных лесах всякая дрянь развелась, в Братстве Стали, простите, пидарасы теперь всем заправляют, что делами ковена, что неофитам в задницы, а при дворе что ни день, то бардак на выезде, дым коромыслом и растаскивание казны. Нет, пора вмешаться, и не просто вмешаться, а срубить нахрен эту гнилую маковку, да приладить на ее место здоровую и молодую. Так сказать, пересадка головы.
И Неумытый Дед заржал, аки конь. Представилась ему перед мысленным взором Империя в виде огромного, раскрылатившегося дракона, которому он отпиливает гнилую, в опарышах, голову и на ее место… а что же приладить на ее место?

Дудящий в рог
Получит рог
Но будет посрамлен порок.
Дракон с копьем
Войдет в твой дом
Навеки воцарится в нем.
И даже потеряв быка
Они намнут тебе бока.

Ясно, что надо искать дракона с копьем. С копьем – значит, рыцарь. У кого из них дракон в гербе? Эх, придется теребить нашего досточтимого библиотекаря, а он страдает телепатической тугоухостью, слышит через раз, а понимает через два. Нет уж, лучше послать к нему Кирлана-проныру, пусть и дольше оно получится, но, однова, надежнее.

3.
Даэно прикрыл глаза и забормотал тихонько: «О, несравненная всемилостивая Халява, снизойди до меня, студиозуса, не дай старому пердуну Охлану уличить меня в незнании докультурного периода». Халява, как называли студенты богиню мудрости и судьбы Нихеллению, считалась покровительницей не только знания, но и тех, кто его взыскует, то есть, студиозусов. Означенные студиозусы, конечно, превратили ее культ в стенах Академии в самое настоящее дикое язычество, каждый раз перед сессией скидываясь всем курсом на сусальное золото, пробираясь в часовню и вызолачивая ее волосы, а после сессии, вместо того, чтобы, как положено, передать вино, а лучше, деньги, жрецам сей богини, умывали ее руки, ноги и лицо вышеозначенной жидкостью, но чтили они ее изрядно, выпрашивая, чаще всего, не знания, а послабления от наставников. Даэно-Дракот, считающий себя современным человеком, далеким от всяческих суеверий, также не раз просил ее о помощи, считая, что даже пустая деревяшка, если на нее молятся тысячи идиотов, приобретает некоторые волшебные свойства. И вот, теперь, когда он не подготовился к семинару по истории магии, это должно было получить подтверждение или опровержение. Даже отрицательный результат – тоже результат, но как же не хочется оставаться после занятий в душной аудитории, когда на улице – солнце, звенящий от девичьего смеха и пьяный от надежд воздух, полузадернутые трепещущие занавески и милое личико Эльги, высовывающей из-за них свой любопытный курносый нос.
Даэно еще раз пробормотал самопальную молитву и почувствовал макушкой легкое прикосновение. Он приоткрыл на пробу один глаз – перед ним колыхалась невесомая синяя ткань. Открыл и второй, поднял взгляд – перед ним стояла женщина с золотыми волосами и улыбалась ему теплой материнской улыбкой, так что сердце юноши тут же обволокло домашним теплом и тихой радостью. Женщина опустила руку, взяла его за подбородок и сказала.
Она сказала: «Дракоша, ты получишь много больше. Гораздо больше, чем просишь. Смотри, не обкакайся от натуги!»
Даэно зажмурился и тряхнул головой, а когда открыл глаза – видение исчезло.
Хмара! Точно, хмара, иллюзия, которую кто-то из соседей навел на него, заметив, что он молится.
- Даэно тен Горнмон, к доске! – проскрипел мэтр Охлан, и Дракоша, вздохнув, встал и поплелся нога за ногу к своему неминуемому неуду.
Конечно, хмара! «Получишь больше, чем просишь», тоже мне, выдумали, на что-то конкретное фантазии у них не хватило. Наверняка, иллюзию смастерил Эйно Фильгья, так что теперь очередь Даэно делать пакости, и известно, кому.

Лошадь шла крупной рысью, отмахивая милю за милей по летней дороге, и пыль фонтанчиками взвивалась от ее копыт. Солнце медленно спускалось к сизому горизонту, третий день скачки подходил к концу. Одуряющее пахли, перебивая даже терпкий запах конского пота, дикий тмин и малина, ширились и удлинялись тени от холмов, древние валуны ледниковой эпохи казались навеки застывшими монстрами, и низкое солнце причудливо оттеняло каждую неровность на их серых телах, а в высоте, визжа, черными тенями проносились стрижи и ласточки. Всадник, в одежде, давно потерявшей былой цвет из-за пота и въевшейся пыли, был мрачен и красотам природы уделял мало внимания.

Лиеро Анк тен Горнмон, или, попросту, между друзьями, Лэнс, ехал за телом убитого брата. Три дня назад в имение прибыл вестовой от полковника Вирго тен Бласта, и солнце померкло для Лэнса. Среди мелких и крупных невзгод, грязи и подлости захолустного бытия, Айхо был путеводной звездой, и тогда, когда Лэнсу приходилось лгать, изворачиваться, подкупать представителей боло или убивать совершенно неблагородными способами всех, кто жаждал их, Горнмонов, разоренья и гибели, Айхо оставался тем идеалом рыцарского благородства, которое сам Лиеро считал, по объективным причинам, недостижимым для себя. Он был подтверждением того, что в мире есть правда. Был. Мир, такой плотный и незыблемый снаружи, теперь осыпался трухой в самой своей сердцевине.

«Тьфу, не дороги, а дрянь! – подумал Лэнс, осадив лошадь перед двумя глубокими рытвинами. – Не то, что подковы – зубы растерять можно. Нет на них Оторна Пятого.» Сей мудрый правитель тогда еще юной и расширяющейся на юг и восток Империи приравнял строительство дорог к строительству храмов по благости, и, так же, как и за строительство храмов, освобождал за строительство дорог от податей. Зато за дурное содержание дорог любой владетель рисковал поплатиться всем имуществом, а иной раз и самой жизнью. Благодаря этому до сих пор встречаются на просторах Империи дороги, мощенные камнем или обливным кирпичом, которому нипочем буйства весенних вод, осенних дождей и зимних морозов. Увы, многие из этих дорог ведут теперь к несуществующей цели, ибо имения тех, кто их строил, разрушены и покинуты, или пребывают в упадке.
Вот и эта, к которой подъехал Лэнс после почти полумили «кротовых нор», возникала словно из ниоткуда, ибо замок, от которого она была проложена, растворился бесследно в глубине веков. Подковы зацокали по отесанному булыжнику, а подуставшая Руна, добрая лошадка, хоть и не «рыцарских пород», но мощной стати и военной выучки, оживилась и пошла веселым, почти танцующим аллюром, с хорошо заметной каденцией.
Но по сторонам обстановка сильно изменилась, вечерняя сырость потянула гарью и разложением, вытоптанные поля сменились сожженной деревней, а та – уже полностью развороченным полем, с воронками от фаеров, выжженным грунтом и стеклянистой массой спекшегося песка. Из жидких сумерек летнего вечера возник темный силуэт замка Нирналь, и Лэнс остановил лошадь. Спешился.
Развязал сумку, достал штаны и камзол в фамильных цветах Горнмонов (темно-алый на травянисто-зеленом), свежую рубашку, стащил с себя задубевшую дорожную одежду, и еле впихнул влажное от пота тело в узкую и неудобную парадную. Камзол тянул в плечах и едва сошелся на груди поверх кольчуги. Лэнс проверил, хорошо ли выходит фламбер из ножен, отстегнул копье и прицепил на него вымпелок, переданный ему вестовым. Должны признать…
Слева вынырнула из сумерек сожженная осадная башня, будто скелет сказочного великана. Опущенный мост с перерубленными цепями, раскачивающиеся мертвецы, висящие в ряд на закрепленных между зубцами крепостной башни бревнах, ибо мятежники – не военнопленные, оставлять в живых нельзя… пованивают изрядно. Вороны обожрались – в ряд на крыше сидят и не каркнут.
«Ага, вот меня и заметили», – хмыкнул про себя Лэнс, увидев, как засуетилась стража на башне, и остановился возле моста. О, да, парочка алебардистов вылезла, за ними десятник с фалером, вон, наверху тоже движение характерное – арбалетчики взяли прицел. Да разуйте глаза, обормоты! Десятник Сквинг, видимо, неграмотный, признал на письме печать Вирго тен Бласта и повел Лэнса в замок. К полковнику. Фактически, под стражей. Только что кинжал под ребро приставить забыл, а так – полное ощущение. Надеюсь, хоть лошадь расседлать и обтереть не забудут.

Полковник занял под кабинет небольшую спальную комнату, в левой башенке, что соловьиным гнездом прилепилась к массивному стволу донжона. Из её окон хорошо просматривалась дорога, к тому же, комната соединялась с кабинетом покойного хозяина и его библиотекой. Лэнс примерно понял ее расположение еще до того, как шагнул вовнутрь – жизнь научила его ориентироваться в чужих замках немногим хуже, чем в своем собственном.
Вирго тен Бласт был мрачен и корпел над кипой бумаг, силясь понять, какие из них имеют отношение к мятежу и кто именно снабжал захудалого барона деньгами. Воспаленный взгляд говорил о том, что в последний раз спал он, хорошо, если двое суток назад.
- О, рэйн Лиеро! – воскликнул полковник, торопливо сгребая бумаги в кучу и поднимаясь навстречу вошедшим. Складывалось впечатление, что он изо всех сил старался оттеснить их подальше от стола и поближе к двери. – Жаль, что пришлось встретиться по такой печальной причине, но я рад тебя видеть. Как там огнедышащий братик? Надеюсь, не спалил Академию… Соседи больше не беспокоят? Некому? Это хорошо.
Полковник хотел казаться бодрее и спокойнее, чем был, но у него уже не хватило сил на притворство, и натужная попытка светской беседы оказалась мертворожденной.
Лэнс склонил голову. Боевой товарищ отца, всегда поддерживающий, чем только мог, его осиротевшую семью в тяжелые годы соседской войны, тен Бласт имел полное право называть Лэнса домашним именем, и то, что он этого не сделал, явно свидетельствовало, что полковник опасался излишней откровенности разговора. К тому же, он вскочил и первым поприветствовал его, что также выдавало крайнюю неловкость от его присутствия.
- Приветствую вас, зэн Вирго. Даэно учится, и, надеюсь, закончит в следующем году Академию, а не вылетит из нее в этом. Дома все то же – погода, купцы и налоги силятся разорить нас, но у них ничего не выходит.
- Идем, Лэнс, ты, наверно, еще не обедал – на добрую сотню миль тут не осталось ни одного трактира, так что я почти уверен, что питался ты всухомятку. Пошли, я распоряжусь насчет ужина.
Полковник явно выпихивал Лэнса в коридор, и тот решил не сопротивляться. Правда, о еде ему даже думать сейчас не хотелось, и от ужина он наотрез отказался.
- Я приехал за Айхо… Где его тело?

Гулкие пролеты, винтовые лестницы, вниз по спирали. Замок, казалось, строили не столько в высоту, сколько в глубину, или, возможно, магическим путем увеличили емкость помещений, создав пространственные карманы, только не по горизонтали, как у столичных виноторговцев, а в вертикальном направлении. Лэнс обычно слабо чувствовал магию, но тут ею несло, как дерьмом от золотаря. Ощущение было не из приятных – будто погружаешься во что-то плотное, вязкое и пробирающее холодом до костей. Он не раз пожалел, что оставил плащ в седельной сумке. В самом подвале стоял настоящий мороз, хотя глыб льда или какого-либо иного источника холода не наблюдалось, так что причина была чисто магической. Дыхание вырывалось изо рта клубами пара, кончики пальцев и нос моментально потеряли чувствительность. Не всякой зимой такая холодрыга стоит. На каменных столах лежали свиные туши, скалясь в пустоту кривыми клыками, дальше было что-то свалено в кучу прямо на полу и присыпано колотым льдом, а еще дальше, у стены на столе лежала завернутая в попону скрюченная мумия, все, что осталось от здорового мужчины в самом расцвете лет. Тело Айхо.

Откинув полу, полковник кивнул, и Лэнс подошел ближе. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. В почерневшее мясо были вплавлены куски металла, а ткань и кожа, видимо, сгорели мгновенно. Не то что бы он не видел трупов, видел, и в разном состоянии, да и сам немалое количество народа отправил к предкам, но НЕ ТАК. Сталью или кулаком, в конце концов, даже ядом, однако то, что произошло с Айхо – было абсолютно противоестественным. И непоправимым…
Непроизвольно сжимая на поясе рукоять кинжала, Лэнс глядел на то, что осталось от второго после матери близкого ему человека, и в голове его шел звон. Подумалось, что, если бы некромантия не была противна богам, он бы нашел способ добыть и оживить труп сотворившего это мага, и убил бы его, а потом снова, и оживлял бы до тех пор, пока не насытится та бездонная пустота, что поселилась в груди взамен сердца.

Полковник вежливо молчал и ждал, глядя в сторону. Лэнс прикрыл мертвеца попоной, развернулся и, сказав не своим голосом: «Идемте, зэн Вирго», вышел нетвердой походкой, а затем, осилив серпантин винтовых лестниц – во двор, на свежий воздух. Его трясло. Прозрачная летняя ночь была подсвечена редкими огнями факелов, только что закончилась смена караула, и солдат во дворе было больше, чем обычно. Позевывая, мимо Лэнса прошел солдат, и тот быстро развернулся вслед за ним.
- Корт!
- Да, господин! – это был десятник из отряда Айхо, и Лэнс вцепился в него, словно клещ в собачье ухо.
- Корт, жаркое сражение было?
- Да, рэйн Лиеро, нам тяжко пришлось. Половина ребят, почитай, полегла под этими стенами. Но только мы первыми прорвались, когда отряд зэн Норта выбивал ворота. Подкатили башню – и наверх. Они нас не ждали так скоро. Сам зэн Айхо впереди, и еще три десятка проскочило, пока башню не подожгли.
- Так Айхо был в первых рядах и вошел в замок?
- Не то слово, вошел! Вломился! Лучники не успели стрелы вложить, как разлетелись кусками. Чисто на гуляш порубил.
- А ты видел, как он погиб?
- Нет, рэйн Лиеро, чего не видел – того не видел. Мы к воротам пробились, а Биль и Сайнок с вашим братом остались, нас со спины прикрывать. А уж потом, когда наши пошли, я уж его совсем из виду потерял – такая каша.
- То есть, ты не видел, как он погиб. А кто-нибудь из его отряда?
- Так нет же, рэйн Лиеро, никто не видал! Сайнок погиб, а Биль как мешком пришибленный, говорит – ничего не слышу, в ушах звенит. Мы вашего брата долго искали, а потом вот… зэн Вирго говорит – идите, ребята, проститесь с вашим капитаном… убил бы того колдуна – да не могу: тот уж дохлый.
- Хорошо, Корт, иди. Знаешь, я, наверно, зайду к вам. Попозже.
Десятник пожал плечами и двинулся дальше, а Лэнс, скрепя сердце, снова ступил на путь в подземелье. Оставалась слабенькая, призрачная надежда, что тот сожженный труп – это не его брат, а брат… нет, побоку всякую надежду, надо еще раз осмотреть останки, а потом уже что-то решать. По дороге сорвал со стены факел, чтобы не заходить за фонарем и не терять время.

Ледник встретил его лютым колдовским морозом и шелестом льдинок. Шелестом? Это какой же должен быть холод, чтобы выдыхаемый пар обращался во льдинки? Нет, при таком морозе не выжить и мгновения, а вот что шелестит и шепчет… Шепчет?! Нет, это просто разыгралось воображение, надо его приструнить. Ничего нет, только камень, свиные туши и обгоревшее тело. Хотелось кинуться голодным волком к нему и лихорадочно отдирать вплавившиеся в плоть куски метала, но Лэнс отогнал эту мутную мысль.
Твердым шагом прошел мимо туш, всадил факел в щель между стеной и выщербленным камнем и недрогнувшей рукой откинул попону. Красно-черное месиво сгоревшей плоти, кое-где из-под лопнувших мышц белеют суставы, руки прижаты к груди. Вот вплавившаяся золотая цепь, вот пряжка, еще что-то, уже совершенно неопределимое. Аккуратно перевернув ледяное и жесткое тело на бок, Лэнс зашел с другой стороны. Провел рукой по спине и вздрогнул. Его внимание привлекла неглубокая трещина под левой лопаткой. Очередной лопнувший кусок кожи? Чтобы развести края раны, пришлось отогревать мертвую плоть сперва осторожно поднося факел, потом – прижимая тут же немеющие ладони, наконец, кинжал прошел в разрез, и, развернув его, Лэнс увидел то, что меньше всего ожидал видеть. Повреждения ребер однозначно говорили о том, что удар был нанесен в спину. Сгоревший труп бить незачем, значит, били живого. В спину… Мысль ударом гонга разнеслась по голове. Рана не рубленая – колотая, широким клинком, но колотая. Видимо, либо «лосиный нож», который так любят егеря, либо короткий меч с односторонней заточкой. Ни панцирь, ни кольчугу таким оружием и таким ударом не пробьешь, значит, били, когда он снял доспехи, а когда снимают доспехи на войне? Только когда спят, или едят, и то не всегда. Значит, брата убил кто-то из своих?
А, может, не брата? Может, это ошибка? Придушив оживающую надежду, Лэнс переместил факел поближе к ногам трупа. Айхо был суеверен и носил в сапоге амулет от немертвых, заряженную заклинаниями треугольную монетку из серебра, и она обнаружилась оплавленным белесым кусочком, вплавившимся в стопу.

Кровь бросилась в голову, даже при таком морозе Лэнсу стало душно и жарко. Он рванул ворот рубашки и поднял глаза. В неровном свете факела дымные тени качались и тянули к нему бестелесные руки. В голову опять, настойчивей прежнего, проник шепот, и даже отдельные слова – незнакомые, но хорошо различимые, и, раз услышанные, они не умолкали, продолжая гулять под черепной коробкой. Что-то потянуло его за воротник, что-то уткнулось в плечо. Резко развернулся, чуть не отпрыгнул. Никого! Озираясь, отступил к стене, прижавшись к покрытым изморозью камням, перехватил поудобней кинжал… Драться здесь было не с кем.
«Схожу с ума, - решил Лэнс. – Просто схожу с ума». А поддаться безумию в такой момент – значит, не выяснить, кто убийца и предать память брата. «Вас нет, - твердо и громко заявил Лэнс. – Вас нет, и я ничего не слышу».
И Лэнс аккуратно уложил мертвое тело в прежнее положение, накрыл его, подхватил факел и поднялся наверх, во двор, а духи с удвоенной силой принялись махать руками и громко шептать, удивляясь тупости и наглости визитера.

«Сперва думай – потом говори!» – вразумляла бабушка дерзкого мальчишку и зажимала ему рот морщинистой, пахнущей травами и дымом ладошкой. «Сперва думай – потом в драку лезь», - увещевала она его, зашивая рассеченную бровь. «Сперва думай – потом обвиняй» - удерживала бабушка кричащего «все вы предатели» мальчишку, пристально глядела ему в глаза, и от этого взгляда детская горечь становилась жидкой, прозрачной и растворялась, наконец, в океане ее мудрости.
Лэнс до семи лет считал ее волшебницей, а она просто лечила травами. Лечила, не делая различия между баронессой тен Роттен и сопливым подпаском, крепостным, почти вещью, имуществом, и поэтому многие люди считали ее блаженной. Что не мешало им пользоваться ее советами к своему благу, а кто поступал иначе, часто об этом жалел. А еще она курила трубку. И когда Лэнс в первый раз напился до обморока – глупо, на спор, жуткой гадостью, называющейся «зимнее пиво», она привела его к себе в комнату и строго сказала: «Когда пьешь пиво, твои мозги становятся жидким дерьмом. Чтобы расслабить тело и очистить мысли, есть много лучший способ». И научила его курить специальную траву. А еще сказала, что любая вещь, которая в малом количестве – лекарство, в большом количестве становится ядом.

И теперь, чтобы успокоить мысли и прочистить сознание, его рука сама потянулась к кисету. Лэнс, прислонившись к стене, чтобы унять предательскую дрожь в теле, не спеша набил длинную изогнутую трубку «специальной травой», зажал мундштук зубами, пощелкал огнивом, и, прислонив тлеющий фитилек к набитой до верху чаше, втянул в себя воздух с первыми струйками дыма. Прикрывая пальцем чашу, резкими глотками раскурил до полной, широкой полосы сладковатого зелья, заполняющего горло и легкие, и прикрыл глаза.
Вскоре сознание прояснилось, а мерзкая дрожь улеглась, все, что мешало, ушло на второй план, мысли больше не носились а стройными шеренгами шагали вперед, и даже далекий и смутный океан подсознания обрел четкость очертаний, и из его глубины начали всплывать вполне четкие конструкции. Это только у начинающих курильщиков начинается эйфория или мандраж, Лэнс уже давно мог себя вполне контролировать в этом измененном состоянии. Беспокойство пропало, и кристальные мысли, развернувшись гранями, сложились в четкую конструкцию. Реальность же, напротив, почти растворилась во тьме, стала далекой, как воспоминания.

Вот вариант пророчества накропал зацени:

Предвестником станет поющий рог,
Силу дракон обретет.
Призван к ответу будет порок,
Могучий телец падет.
В ревущем горниле, в купели кровавой,
новый владыка рожден.
Повержена злоба, копьем и отравой,
Эпоха дракона грядет.

Вроде все символы вписал но можно переделать.

Я решил веселый вариант разбить на балладу, стишок и чего-то еще,
То есть подавать одним и тем же загадочным менестрелем но частями,
и в несколько присестов.
Вот первая часть - балладная.

О бароне, олене и баране.
Барон охотой увлечен в серебряный рог трубил,
А к баронессе молодой неведомо кто приходил.
Охотник оленя настиг у сосны, оружие расчехлил,
Олень на него наставив рога барону так говорил:
Напрасно ты жаждешь крови моей,
Во многом сходен наш рок.
Призывно трублю я в чаще своей,
Ты дуешь в серебряный рог.
Тебя и меня ждет дома жена,
Пусть дом мой зеленый лес.
Мы оба носим гордо рога,
По воле своей или без.
Опусти арбалет благородный стрелок,
Невредимым домой отпусти.
Возвращайся скорее в свой замок герой,
Что бы честь свою соблюсти.
Ведь пока ты за мною по лесу скакал,
В этот сосновый бор.
У жены твоей честь ночью украл,
Соболями наряженный вор.
Услыхав это все, не поверил стрелок,
И добычу сталью пронзил.
И украсил рогами оленя камин,
Мясо слопал а жилы сварил.
А спустя девять лун, грянул скандал.
У барона родился сын,
И теперь наш барАн тоже рогат,
Ему правду олень говорил.

После этого Даэно останется только поджарить миннезингера ))), за неслыханное хамство.
Но впечатляет.
Особенно если этот миннезингер как-то свяжет смысл песенки с появлением в кабаке Дракоши.

Не не спалит оно по смыслу будет как у тебя а вот подаваться будет с конца то есть с баллада будет последней и тогда только после всех трех встреч он догадается что песенки то сложить надо и при том правильно

А вот как тебе это? Правда, песня явно бунтовщицкая.

Барон охотой увлечен,
Трубит он в звонкий рог,
А дома венценосный вор
Вступает на порог.
Загнал оленя наш барон
Настиг, поднял копье…
А в замке венценосный вор
Расчехливал свое.
И выставил вперед рога
Олень, и затрубил:
«Я, убегая от тебя
Совсем лишился сил,
Но знай ты то, что знаю я,
Ты б поспешил домой,
Забыв желанье завладеть
Моею головой.
Но мы не властны над судьбой,
И наш так сходен рок:
Трублю я в чаще золотой
А ты – в свой дуешь рог.
И в замке ждет тебя жена,
Моя – бежит сквозь лес,
И оба носим мы рога,
Со знанием иль без.
Спеши домой, гони коня,
Меня же – отпусти,
Тогда успеешь, может быть,
Ты честь свою спасти»
Того, что говорил олень,
Не понял наш барон,
Он не был магом и в язык
Зверей не посвящен.
Оленя сталью он пронзил,
Спилил его рога,
В костре изжарив, печень съел,
Как будто у врага.
И дома, на хмельном пиру
Вор оленину ел,
Хвалил барона, на жену
Лишь искоса смотрел.
Давно в столице правит вор
И нет ему забот
Что там, где он похитил честь,
Сын у него растет.
И обмануть судьбу нельзя,
Расклад ее таков:
Ты все отдашь, за то, что взял
С короны до портков.

Угу можно использовать оба причем подряд вот мол мое споет сам младший а ему в ответ мол а у нас эта песня чуть длиннее твою, не будем скупиться на поэзию. веселенькая переделочка но моя трубадурнее а твой вариант народнее можно взять обе.

Твой вариант песенки(действительно бунтавщицкой) могут исполнять как раз эмисары повстанцев ну какие нибудь Робин Гуды. Мне и свою баладку жалко и твой стишок понравился.
У тебя в личке покромсаный мной кусочек твоего повествования.

Итак, кто мог желать смерти Айхо – именно его, Айхо тен Горнхерда, и никого другого?
Кто-нибудь из тен Сортенов.
Но они мертвы.
Убедился.
Кто-то из мятежников, знающий военные таланты Айхо-Нербуда…
Ну… не так уж они велики, будь я императором, армию бы ему не доверил…
А искусных рубак много, и одного можно заменить двумя.
Кто-то, кому Айхо насолил лично, и кто боялся вызвать его на поединок.
Возможно, но почти нереально.
Потому что подлец, не следующий законам чести, рано или поздно обнаружил бы себя, и полковник тен Блакаст давно бы от него избавился, как от опасного груза.
Хотя подобная возможность не исключена.
Надо узнать, кто поступил в полк лишь недавно.
Искать среди них.

Поднимаясь к полковнику, Лэнс ощущал смутное беспокойство, какое бывает, когда сидишь в засаде по колено в воде и понимаешь, что если раскроют, то трындец будет именно тебе. Но в кабинет его не пропустили, и, судя по выражению лица стражника, загородившего ему вход, там распухала от важности какая-то столичная шишка. Оставалось только ретироваться. Лэнс ощутил себя, как лучник, у которого внезапно порвалась тетива. Невозможность сразу проверить подозрения, конечно, не была серьезной причиной для досады, но ощущалась обостренной интуицией чем-то более значимым, чем просто отложенное дело. Лэнс внял доводам рассудка и успокоил интуицию, решив, что доберется до полковника хоть даже после полуночи, а пока неплохо бы смыть с себя дорожную грязь, да и как следует прогреться после ледяного подземелья. У котла хозяйничал Осси, который в отряде брата заведовал фуражом, так что помимо горячей воды удалось разжиться мылом и лыковым мочалом, а также трофейным отрезом тонкого полотна для обтирания, что и принесли вместе с бадьей в его временное пристанище. К тому же, старый мародер, подмигнув, вытащил из своих воистину бездонных запасов бутылку вина, и, смахнув рукавом пыль, сунул ему в руки: «Вот это, берите, рэйн Лиеро… тридцать два года выдержки, думаю, доброе вино… нам, солдатам, все равно, что пить, а вы… за помин души…» Может, Лэнсу и показалось, но глаза Осси как-то странно блеснули.

Сидя в большой бадье, Лэнс наслаждался ощущениями от горячей воды, пара, свежего ветерка, тянувшего из окна, обильно сдобренными продолжающимся эффектом «специальной травы», пот капельками выступал на лице, стекал по вискам и оставлял солоноватый привкус во рту, каждый раз, когда Лэнс трогал кончиком языка колючую верхнюю губу. Щетиной он зарос преизрядно, так что после мытья стоило хоть как-то побриться. Но это потом… позже. Когда в дверь, постучав, внесли дорожные сумки, он даже не открыл глаза, и рука не рванулась по привычке к кинжалу.
Он любил очень горячую ванну, и постепенно доливал кипяток, заставляя тело привыкать к температуре, до тех пор, пока в бадье не смог бы сидеть никто кроме него самого. Поднял сморщившуюся от воды ладонь, и, как в детстве, уставился на неё… бороздки, раскрасневшаяся кожа. Плюх – рука опять скрылась под водой и хлопьями свернувшегося серого мыла. Ровное дыхание, неподвижность и расслабляющий эффект пара чуть не сыграли с ним злую шутку. Веки отяжелели, и сознание местами начало проваливаться в сон, как повозка, ползущая по раскисшей дороге, проваливается в жидкую грязь: вот одно колесо заплюхало по жиже, второе – но лошадки тянут, и она движется, вот третье… и все, застряли, и ни туда, ни сюда, и лошади дергают ушами и строго посматривают на нерадивого кучера и беспечного пассажира. Какие лошадки? Какой кучер? Сторожок, выставленный им на краю рассудка, на тот случай, если сознание начнет уплывать (а пару раз, еще в детстве, он едва не захлебнулся, когда переборщил с горячей водой и свалился в обморок), выдернул его из сна.
Приоткрыл глаза – вроде, все тихо, но почему затылку так неуютно? Нераспечатанная бутыль дорогого вина отразила пузатым бочком какое-то движение у него за спиной, и, сфокуссировав взгляд, он заметил крадущийся силуэт, а струйка холодного ветра от приоткрывшейся двери и была тем самым серебряным колокольчиком тревоги. Сон пропал, как кошачий зрачок на солнце, тело подобралось, застыло в обманчивой неподвижности ожидания броска. И вот противник уже за спиной, и его отражение в бутыли в карикатурно-изогнутом протянуло к нему руку… с ножом.
Перехватив ее своей правой, Лэнс левой плеснул мыльной водой назад, в надежде попасть убийце в глаза, и тот, ошарашенный, пошатнулся, потеряв пару мгновений. Одним плавным движением оперся левой о бортик, и, поднырнув под ослабевшую руку с ножом, выскользнул из бадьи, лишь немного опередив убийцу, отскочил, готовый к новому рывку. Теперь Лэнс увидел ночного визитера – это был солдат из отряда Айхо, и нож в его руке напоминал о чем-то… но недосуг вспоминать. Бадья от прыжка накренилась, мыльная вода расплескалась вокруг, и пол сделался скользким. Замечая и мгновенно суммируя такие мелочи, Лэнс качнулся влево, к кровати, где лежал фламбер, и противник, как его отражение, сделал, как ему казалось, правильные выводы, стараясь опередить жертву. Но Лэнс опрокинул левой рукой бадью, окончательно заливая пол и воздвигая преграду, резко рванулся вправо, одновременно разрывая дистанцию и в надежде завладеть лежащим на столике кинжалом, что ему в конце концов и удалось. Вздох.
В абсолютном молчании убийца двинулся к Лэнсу, огибая бадью, отрезая от двери, Лэнс же качнулся вправо, и, схватив спасшую его бутыль, швырнул противнику в голову. Тот отклонился, и бутыль, звякнув, разбилась о стену. Вино вперемешку с осколками брызнуло во все стороны, а гость одним длинным скользящим движением сократил дистанцию. Стремительный выпад, как у змеи, удлиняющаяся фигура словно застыла в медленно омывающих ее струях воздуха. Будто замедлилось время, и Лэнс успел сместиться и отбить руку убийцы. Пнуть табурет в сторону противника и, воспользовавшись секундной задержкой, пока тот восстанавливает равновесие, нанести удар. Два клинка сошлись, и тут же разлетелись, родив одинокую искру. Время опять пошло судорожными рывками, то размазываясь от скорости, то застывая, как патока, но это рваное время давало хоть какую-то надежду ничем не защищенному Лэнсу против одетого в кольчужную рубаху противника. Несмотря на всю серьезность ситуации, недобрая ухмылка прорезала его лицо. Боком, нападая и тут же уходя с линии атаки, он заставил противника больше обороняться, беречь глаза и руки, отступать в сторону двери. Дверь для Лэнса – спасение: позвать на помощь. Не смотря на опережение в скорости, он уже схлопотал пару поверхностных ран на предплечье и одну – на бедре. А противник пару раз мог бы быть мертв, когда б не кольчуга: вон, выглядывает из располосованного жилета, право, вываливающиеся оттуда внутренности обрадовали бы Лэнса намного больше.
О, кровит-то как, еще пара-тройка минут, и будет ощутимая слабость, замедленная реакция, как следствие – скорая смерть. До двери далековато, никто не услышит. Остается рискнуть.
Лэнс рискнул; сближаясь с убийцей, он схватил запястье противника, умудрившись не напороться на нож, с треском прорвал застывший воздух кинжалом и вогнал клинок противнику в подмышку левой руки. Даже успел отвернуться от кулака, и тот прошел вскользь. Лэнс, конечно же, метил ниже, но кинжал скользнул по кольчуге и разорвал переплетение только там, где оно было наиболее слабым. Время вернулось к нормальному состоянию, удар кулака заставил качнуться и выбрал люфт полусогнутых рук, кинжал намертво застрял в противнике, запутавшись выступом гарды в разорванных кольцах, а потом и придавленный его обмякшей рукой. Не оставляя надежды вернуть застрявший клинок, Лэнс выкручивающим движением дернул кинжал, потом еще раз. Чуть не схлопотал коленом по яйцам – успел увернуться, но равновесие потерял, подскользнулся, отпустил руку противника и с внезапно освободившимся кинжалом в руке отлетел в лужу. Противник сделал шаг, а на втором шаге как-то нелепо качнулся и грохнулся на колени. Столь внезапно случившееся «покаяние» имело вескую и вполне материальную причину – весь левый бок его был в крови, и она продолжала течь широким и быстрым ручьем. Но он еще попытался подняться, выпучил глаза, сказал что-то вроде «кх…» и свалился на бок.
Орать «Караул» как-то резко расхотелось. Сперва надо проверить возникшие подозрения.
И Лэнс – голый, мокрый и грязный, разве что по-быстрому перевязав кровящие руку и ногу и вооружившись фламбером, осторожно подошел к мертвецу и ногой перевернул того на спину, заглянул в глаза с пустым, рыбьим взглядом и, удостоверившись в смерти, присел на корточки рядом с ним. Вынул оружие из мертвой руки, рассмотрел – да, знакомое лезвие, егерский нож, положил слева от себя, а своим кинжалом зацепил нитяной шнурок на загорелой дочерна шее, и вытянул амулет – помутневший, с отколотым краем кристалл, от которого шел сильный жар. Лэнс поднял его повыше – рассмотреть в свете почти угасшего очага было сложно, и тут шнурок разорвался, а сам кристалл рассыпался мелким песком. Стало не по себе, холодок волной пробежал по телу. Лэнс встал и потянулся к куску полотна, еще не до конца разодранному на перевязку. Он не видел, как мертвец пошевелил рукой, как нашарил нож – и вонзил его своему врагу под колено. Лэнс дернулся, развернулся, и всадил острие фламбера под челюсть недоиздохшего нечта. Скрюченные пальцы процарапали камень. Мертвец дернул коленями, будто собирался встать, но этим все и закончилось. Лэнс отступил на шаг и дождался, пока судороги не прекратились, потом вытер испачканное острие клинка о его штаны. Боком, подволакивая ногу и поглядывая искоса на мертвеца, он доковылял до двери, и, распахнув ее, заорал первое, что пришло в голову: «Тревога! Пожар!»

Вскоре раздалось лязганье метала и в комнату сунулась физиономия стражника, огляделась в поисках огня, но видя живописную картину разгрома и труп в луже воды, качественно подкрашенной кровью, он округлил глаза и кинулся прочь за подмогой. А дальше было шумно. Лэнс, взлохмаченный, с бледной до синевы физиономией, сидел на постели, закутавшись в одеяло, словно насельник «милосердного дома», одержимый духом величия. Влетел полковник с оруженосцем и каким-то бумажным червем с чернилкой на поясе, посмотрел на Лэнса, увидел, что тот жив, а, если не брать в расчет телесные раны и душевную немочь, то вообще почти здоров, и как-то странно улыбнулся, немного виновато и облегченно. Сыграли тревогу, весь замок стали обшаривать, но, конечно, никаких врагов не нашли. Да и как их найти, если «от домашнего убивца не спрячешься».
Привели лекаря, не сведующего в магии, кровь он останавливал едкими порошками, а зашивал и вовсе без обезболивания, нет, конечно, стойкость и мужество – это великолепно, но блевотину на своей грязной хламиде он вполне заслужил. Лэнса колотило от всех этих манипуляций еще долго, даже после того, как выпил, по совету полковника, кубок крепкого вина, и пристроил перевязанную ногу в наиболее удобное положение.
В мертвеце опознали Биля – того самого, что был рядом с Айхо тен Горнхердом во время штурма.

Время перевалило за полночь, а в замке спали разве что сменившиеся с караула солдаты. Двое суток без сна и полсуток всеобщего стояния на ушах сделали с полковником то, что не в силах сделать с человеком никакой устав и никакой командир – выключили все чувства, кроме чувства долга. Потому что иначе он просто бы свалился посреди очередного отдаваемого распоряжения и тут же захрапел. А так можно еще было организовать поздний ужин для императорского посланника, дабы в непринужденной обстановке он распросил капитанов, а также самого пострадавшего о возможной причине недавнего происшествия. Бумаги же упражнявшегося в маровелской магии владетеля Нирналя и его учителя, малефициста и некроманта, были уже упакованы и опечатаны, и ожидали отправки в столицу.
Часа через полтора Лэнс чувствовал себя если и не намного лучше, то, хотя бы, малость отошедшим от лекарских манипуляций, но предпочел бы не выходить к столу и, вообще, не есть ничего хотя бы до завтрака. Но полковник настаивал, и даже хотел прислать к нему пару солдат, чтобы те его донесли прямо на стуле.
«Тьфу, - пробормотал Лэнс. – А на стульчаке к столу понесете?» Но поднялся с постели, кое-как натянул штаны (правую штанину пришлось распороть сбоку на уровне колена), влез в рубашку и на плечи накинул камзол. Опираясь на заноженный фламбер как на костыль, он спустился в трапезную, где за дощатым столом только и обсуждалось, что недавнее происшествие. Лекарь, явно налегавший на красное вперемешку с спиртом, тут же подсел к нему и пустился в длинный и путаный рассказ о всех своих пациентах разом. Начальник стражи, явно получивший по шее, угрюмо жевал баранью ногу, светя фонарем под левым глазом. Но, как оказалось, полковник ждал Лэнса в своем кабинете. Пришлось ковылять наверх.
В кабинете за то время, которое он отсутствовал, произошла изрядная перемена обстановки. Бумаги были куда-то убраны, свечи в шандалах расставлены на столе, а все остальное пространство его было заполнено блюдами и мисками с разной снедью. За столом, лицом к двери, сидел угрюмый жилистый тип, с благородными чертами лица, кустистыми бровями и выдающимся подбородком, рядом, вполоборота – полковник, и что-то тихо ему говорил, дальше – капитаны зен Норт тен Экер и зен Отфрид тен Фогельтурм, и выглядели они явно «не в своей тарелке». С приходом Лэнса разговоры и вовсе прекратились. После представления его усадили спиной к двери и зен Дарн тен Сатрек, гонец, разразился сколь длинной, столь и фальшивой траурной речью, и Лэнса опять стало мутить. Наверно, не его одного, потому что полковник, едва дождавшись паузы, расплескал свой кубок, грянув им о столешницу, и не совсем трезвым голосом начал уверять Лэнса, что разберется с инцидентом. Теперь сморщился императорский посланник, и заявил, что эта смерть, безусловно, на совести маровелских колдунов, и заниматься расследованием должна Тайная Служба. И зен Вирго кивнул, а потом, оборотясь к Лэнсу, добавил, что тот очень его обяжет, если ближайшие две-три недели проведет в его замке и не будет никуда высовываться. Тем более, сказал, неизвестно, не был ли отравлен клинок несостоявшегося убийцы. Даже обещал дать отряд в сопровождение. И потом, что уж совсем странно, вперил взгляд в гонца и произнес: «Нет, не могу я допустить гибели этого славного рода!» На что посланник лишь слабо усмехнулся и посмотрел даже не на Лэнса, а сквозь него, словно тот был не человеком, а досадной помехой.
«Нир-ан-Аль, - сказал он, конкретно ни к кому не обращаясь. – Шепчущий камень. Он меняет тех, кто к нему прикоснулся. Ни один из владельцев замка не сумел сохранить здравый рассудок. Слишком древнее волшебство… Иному лучше быть мертвым, чем околдованным им».
Лэнс склонился к тарелке, переваривая услышанное. Ну, хорошо, на Биля подействовало «древнее волшебство» и он стал убийцей… но при чем здесь род тен Горнхердов? Тем более, что осталось-то от него всего два человека – он да Дракоша. Ну, ладно, он, Лэнс «прикоснулся к замку» и его будущее неизвестно, и милосердный дом по нем плачет… Но при чем здесь Даэно? Мальчишка, ничего, кроме шкод, не успевший еще совершить. Его-то за что?
Да подите вы в лимбо! Алебарду вам в зад, а не Даэно! Лэнс, нормальный или сумасшедший, живой или мертвый – не позволит его убить.
Ибо главное для него – даже не выжить, а предупредить и куда-нибудь спрятать Дракошу.

Зен Дарн тем временем куда-то вышел из кабинета, и полковник, переведя на Лэнса косеющий взгляд, сжал губы и качнул головой, что означало у него обычно – нет, не делай этого. Чего? Не успел спросить, как посланник вернулся. Проходя на свое место, он махнул рукавом, и, будто случайно, зацепил кубок Лэнса. Начал извиняться, предложил выпить за род тен Горнхердов – и все с таким душевным теплом и сочувствием, что Лэнса холодом до печенок пробрало.
Поднял с полу кубок, обтер, кликнул своего слугу. «За такой славный род всякое пойло не пьют, принеси-ка, быстро, Карфейского».
О, дело-то дрянь… Притворившись пьяным, притворившимся трезвым (а именно так надо изображать опьянение), Лэнс поднял кубок и практически заткнув все пространство между небом и нижними зубами языком, скорее вылил на себя, чем в себя эту жидкость.
Затем выждав минуту, (вряд ли яд быстродействующий, не будет же отравитель себя выдавать), Лэнс попросил «извинить меня, мол, нога, и хмель, и нервы» и, хромая, шатаясь, вышел кабинета и направился в комнату.
А выйдя – засунул два пальца в рот и опорожнил желудок в ближайшем темном углу. Добредя до комнаты, порылся в камине и сожрал горсть углей, запив их водой (рецепт, не раз выручавший в соседской войне). Присел на кровать. Комната кружилась перед глазами, тело били судороги, нога нещадно болела, и, кроме всего, кажется, начались галлюцинации. Снова в уши лез навязчивый шепот и мотались в воздухе дымные тени.

Ох, нельзя рассиживаться, надо бежать,а то они точно сократят род, сперва на теряющего рассудок Лэнса, а потом на маленького и глупого Дракошу. Вот только остановить эти мельничные крылья, крутящиеся в голове, и изгнать навязчивый шепот…
«Вас нет, - настойчиво и твердо подумал Лэнс, напоказ подумал. – Вас нет, и никогда не было. Голова – не вертись! Желудок – брысь на место! Нога – не подведи, милая, знаю, как тебе тяжело, но… Мы должны! Мы должны выбраться и предупредить Даэно, потому что кроме меня этого некому сделать.» Как ни странно, подобное внушенье подействовало, и сознание немного прояснилось. Соорудив и подушек, одеяла и горшка подобие человека, лежащего на кровати, Лэнс направился, было, к двери. Выглянув наружу, удивился, что нет часового. Прикрыв дверь, срезал кусок кожи с ремня и зажал его зубами, чтобы не шипеть от боли.

Все, можно идти. Ковылять. Выбираться из мышеловки.
За дверью раздался шорох. Или почудилось? Тишина, потом опять шорох. Лэнс, стараясь потише хромать, стал за дверью и медленно, чтоб без единого звука, расчехлил Лютую (да, фламберг может быть «женщиной», и какой! От такой не уходят, и даже не уползают). Дверь приоткрылась, и в лунном свете в комнату проскользнула фигура, замотанная в плащ по самые уши. Она, замирая, прокралась к чучелу на кровати, прислушиваясь и, видимо, полагая, что жертва околела, остановилась, потянулась рукой… убрала руку. Видимо, для пущей уверенности, достала из-под плаща нечто, явственно блеснувшее сталью, и собралась, было, сделать последний шаг. Вам что, мало? Сколько раз можно убивать, а? Не понятно, что ли, я – сумасшедший, и убивать буду я. Фламбер опустился на шею надоедливому визитеру, отделив его голову от туловища, и туловище сделало еще один шаг, а потом мешком рухнуло, заливая кровью кровать, и обманку на ней, и пол у кровати.
Лунный свет заблестел в растекающейся на полу черной луже. Похромав к голове, Лэнс поднял её за волосы…твою мать, зэн, как его, Дарн… тен Сатрек, ну его в лимбо. Теперь точно надо бежать.

Прости брат, похоронят тебя чужие люди, да ты и сам бы сказал – беги, Лэнс, Дракоше сейчас ты нужнее.
Лестница, казалось, никогда не кончится – а ведь только один этаж! Хорошо, хоть в конюшню удалось войти без приключений. Руна встретила хозяина тихим всхрапом, фыркая, обнюхивала его, когда он ее седлал и приторачивал сумку, и покорно подогнула ноги, когда он потянул за узду и похлопал ее по крупу. Она была натренирована и прятаться в высокой траве, и вытаскивать раненого с поля боя. Ловя красные круги от боли, жуя ремешок, как жеребец узду, Лэнс взобрался на Руну.
На воротах с оторванным мостом стоял только один стражник. Остальные или упились, или резались в кости в караулке. Эх, жаль убивать часового – ни в чем же не виноват, и Ленс, малость придержав лошадь, пустил ее левым боком, за правым, невидимым стражем, держа кистень (авось, выживет, если шлем надеть не забыл).
- Рэйн Лиеро, вы, что ль? – весело окликнул страж, знакомый голос, никак, десятник? Тот, словно ожидая непредвиденных действий, развернулся так, чтобы его с Лэнсом разделяла алебарда:
– Господин Ленс, не пужайтесь, это ж я, Корт.
- Аа, привет, - лихорадочно соображая, что делать, протянул Лэнс. - А я вот решил развеяться.
- Ну так что в том, да и зен Вирго сказал, мол, захочет господин Ленс развеяться ближе к полуночи, так ты пропусти его, нехай хоть весь развеется.
- Гмм, да? Прямо так и сказал?
- А то, и еще просил передать вам, что разумнее было бы развеиваться в сторону столицы, а то с братом вы давно не виделись, вот и развеетесь вместе. Да, а за старшего-то, не беспокойтесь, завезет он по дороге, к вам в поместье, и насчет похорон распорядится. Э… - разрывая дистанцию, посторонился Корт. – Вы это, на всякий случай, не подъезжали бы ко мне чересчур близко, у меня, как её, это, флюэнция, – он неправдоподобно, но громко чихнул.
Тут же появился еще один солдат из братова отряда, Буст, ну, вся шайка в сборе, старая гвардия, мать их за ногу, люди, прошедшие с полковником и Айхо не одну кампанию, а потому преданные ему и друг дружке. На душе у Лэнса потеплело, приятно было думать, что они на его стороне, да и вряд ли, с такой раной, он один смог бы справиться с ними.
- Слышь, Буст, тут рэйн Лиеро на прогулку собрался, приведи-ка ему сменную лошадку, ну, ту - оседланную, с его доспехами, а то далеко ему ехать.
Буст кивнул и побежал в направлении, противоположном от конюшни. «У полковника все, видать, предусмотрено, и мое исчезновение его нисколько не удивит», - у Лэнса помаленьку уходило с души тягостное ощущение всеобщего предательства и враждебности. Дверь в караульное помещение отворилась, и свете масляного фонаря стало видно, что еще трое стражников вообще не играли в кости, а просто стояли в проеме и создавали видимость, а за их спинами четвертый божился, ругался и гремел о дно бочки, бурно изображая процесс. Они вышли и оттолкнули телегу, служившую импровизированными воротами. В этот момент вернулся Буст, ведя нагруженного пожитками гнедого конька. Корт сплюнул себе под ноги, и сказал на прощание.
- Ты, Ленс, на полковника не серчай, он не виноват, тут политика замешена. И не сумлевайся, ежели кто по твоему следу захочет пойти – мы ему помешаем, так помешаем, что на всю жизнь зарекется! Еще часа полтора держись дороги, а там сворачивай в подлесок, он слева начнется, петля, конечно, но и глаз меньше.
Он помог подвязать гнедого, и, хлопнув Руну по крупу, пожелал: «Хай Халява тебе улыбнется, подол задерет и ноги раздвинет».

Над летней, душистой, как женское тело, землей раскинулась звездная ночь, луна, едва надкушенный сыр, краем задевала лес, да и по звездам получалось, что часа через два уже будет светать, в лугах надрывались сонмы кузнечиков, над дорогой тихой тенью скользнула сова, едва не задев крыльями лошадиные морды. Лошадки резво трусили по дороге, а Лэнс, скупо прикладываясь к фляжке, пытался обдумать, что за дикий кульбит совершила судьба.
Посланник намекал на Тайную Службу. Причем, указание было не для него, Лэнса, а для полковника. Будет ли он лгать полковнику?
Может быть, но это – вопрос, вот перед Лэнсом, которого он собирался вскоре убить, он мог бы не погнушаться любой ложью. Причем, предполагалась не только смерть Лэнса, но и полное искоренение рода тен Горнхердов.
Чем Горнхерды помешали Императорской Тайной Службе? Уж кто-кто, а они в политику никогда не лезли, старшие сыновья верно служили короне в императорских войсках, а трое из Горнхердов в прошлом веке в разное время удостоились вступления в Орден Верности, младшие же сыновья либо оставались хозяйствовать в имении и защищать его от алчных соседей, либо, если было, кому позаботиться о доме, отправлялись постигать мудрость в храмах Нихаллении и Айгга-в-Ярмине, и труды по астрологии Терна тен Горнхерда по сию пору являются одними из самых известных в ученых кругах. Нет, это не могло быть связано с политикой.
Единственное, что могло бросить на них тень – уничтожение семьи тен Сортенов, но тут уж они неподсудны – соседская война была развязана не ими.
Тен Сортены… Лебха, старая змея, до того, как выпить яд, предложенный ей Лэнсом (альтернативой было вечное заточение), презрительно бросила: «Не думала я, что придется погибнуть от рук подлецов и бастардов!» Ну, он, Лэнс, внешностью почти полностью сходен с отцом, так что тут она промахнулась. Айхо – тем более не бастард: отцов любимец, вряд ли можно предположить, что отец мог так относиться к чужому сыну. Даэно, красавчик и – единственный в семье – имеющий Дар, мог ли он оказаться бастардом? Скорее всего, нет, но император во время Одлинг Вегрунта, путешествия по всем землям перед вступлением на престол, останавливался в замке тен Горнхердов, и злые языки утверждают, что здесь дело нечисто. В этом случае бастардом мог быть лишь Даэно, но император и до коронации не имел ни малейшего дара, так что злые языки, как всегда, источают лишь грязную ложь. Впрочем, император так и не обзавелся потомством, и теперь, разменяв шестой десяток, уже вряд ли обзаведется. Страшно представить, что может произойти в случае его кончины, так что, надо полагать, уже сейчас основные претенденты занялись сокращением числа всех, кто мог бы перейти им дорогу.
Паршиво, что в их число они записали и Горнхердов.
Если так – бесполезно доказывать свою непричастность, надо хватать Даэно за шкирку и бежать хоть к феноям, хоть к алаям, и пережидать там, а уж сколько лет – да сколько ни придется, может, десять, может, двадцать, пока не утрясется подковерная драчка.
Если Даэно еще жив.
Если.
От этой мысли делалось дурно, да и нога, разбереженная ездой, ныла нещадно, так что Лэнс решил прогнать все посторонние мысли и думать только о дороге. Да, вот так надо отмахать еще пару миль и сворачивать. Доехав до леса, направил лошадь в прогал между кустов, и там обнаружилась целая сеть тропок, протоптанных солощей скотиной, так что и по перелеску можно было ехать, хотя медленно и пригнувшись, чтоб не влепиться лбом в низкую ветку. Хорошо бы еще по ручью проехать, но в темноте и с такой раной это было совершенно нереально. Вскоре небо стало сереть, посвежело, упала роса. Лэнсу стало совсем худо, его шатало в седле, то морозило, то кидало в жар и пробивал пот, пару раз он дергался в седле, оборачиваясь на перестук погони, но, к счастью, это только почудилось, но дергаясь он беспокоил и без того беспрестанно болевшую ногу.
ф Мысли становились все более путанными и обрывочными, казалось, что все зря и поспеет он опять к холодеющему трупу, от чего на душе стало беспросветно черно.
Нога уже не то, что болела, а дергала, как огромный нарыв. Видимо, все же стоило прижечь рану каленым железом и остаться хромым навсегда. Это лучше, чем вот так медленно умирать, не в силах спасти брата. Все ниже и ниже клонясь к шее Руны, Лэнс чувствовал, что, если не передохнет хоть немного, то свалится, чтобы больше не встать.

Рассвет разгорелся, разогнал предутренний туман и подсушил воздух, и Лэнс решил дать лошадям отдохнуть. Остановившись в ближайшем орешнике, он сполз с седла, но даже не расседлал их, а стреноживать вообще не имело смысла, ибо Руна была обучена никого не подпускать к лежащему хозяину. Лэнс не стал разводить костра, хорошо, что хватило сил только выбрать место повыше и посуше и, завернувшись в плащ, провалиться в какой-то полусон, полубред.
Очнувшись около полудня, он почувствовал себя несколько лучше, но есть не стал, только напился воды и напоил лошадей. Руна присела, чтоб хозяин мог взобраться в седло, и бегство продолжилось.
Нога уже не болела так остро, она словно начала утрачивать чувствительность к боли, но на смену боли пришли видения. Какие-то завернутые в грязные серые саваны тени парили перед лошадиными мордами, и в окружающем их чаду Лэнс периодически видел лица родных и знакомых, уже умерших и пока живых, и эти лица плавно перетекали в разложившееся месиво, и, наконец, скалились черепами. Он, понимая всю нереальность этих видений, все равно отвечал им, гнал, ругался, раз даже зарыдал от отчаяния и утирал рукавом злые слезы. Потом в небе завис огромный, воняющий серой дракон, черный с желтыми клыками и ребристыми пластинами на брюхе. Он что-то ревел басом на пределе слышимости, а за ним тянулся дымный жирный шлейф, как от сгоревшей деревни, и когда он обгонал всадника, тот попал в этот шлейф и зашелся кашлем.
Лэнс пару раз вяло махнул рукой перед собой, пытаясь отогнать его, словно надоедного слепня, но даже это усилие пожрало все его силы. Дракон пропал, и Лэнс будто вынырнул из воды в реальность, вокруг было солнечно, нереально ярко и при этом как-то нечетко и очерчено радужными разводами. В лицо пахнуло запахом горелой плоти. За его спиной сидел брат, облаченный в доспехи, но мертвый, сгоревший, и уговаривал остановиться, спешиться, лечь на траву и вкусить вечный и столь желанный отдых, говорил о прекрасных замках, вечно цветущих садах и тенистых аллеях. Лэнс, стиснув зубы, мотал головой, а он все уговаривал, приживаясь своим обожженным лицом к его уху, все сильнее и сильнее давя на спину.
И тут дорога исчезла, исчезли и цветущие луга по сторонам…
Изрубленное, пробитое стрелами тело лежало под горой таких же кровоточащих кусков плоти, некогда бывших людьми. Где-то очень высоко над полем брани висела черная вертикальная воронка. Кажется, было слышно, как души пролетают и с воплями поглощаются ею. Что-то мерзкое и липкое обволакивает, и тянет вглубь, рождая невыразимый ужас. И вот она, панорама долин смерти, кажущаяся бесконечностью, жуть, когда ты не в силах ни думать, ни ощущать, а только орать и визжать истошно, и искренне, даже если нет связок, и корчится без тела, биться в судорогах, жуткий всеобъемлющий животный страх, который сводит сума, огромным ярким солнцем пылая в сознании, выжигая все, и заполняя одним собою.
Виденья сменяются видениями. Лес, он идет по нему, низкие корявые ели, под ногами хлюпает болото, скрип и шепот, рядом, сквозь хлопья тумана, бредут какие-то тени. Сгорбленные существа, движения их дерганные, и оттого они напоминают кукол на ниточках в руках неумелого кукловода. Это люди? В руках короткие копья с широкими наконечниками и прямые длинные мечи, шиты круглые и миндалевидные. Ночь. Туман обволакивает их, заполняя собой все пространство. Люди то окунаются в него, пропадая из вида, то словно выныривают. Вот одна фигура остановилась совсем рядом. Порыв ветра сорвал саван тумана и ущербный месяц осветил её выхватив высокий шлем с кольчужной брамницей, чешуйчатую броню с изрубленным зерцалом на груди, круглый стальной щит и длинный прямой меч тускло блеснувший в болезнетворном свете. На мгновение становится отчётливо видно давно мертвое лицо воина с космами редкой пепельной бороды, желтые обнажённые зубы, провал носа и темные ямы пустых глазниц, в которых подобно самым далеким и холодным звездам мерцает бледно голубой огонь не-жизни.
- Лэнссссс!
В следующее мгновение туман заботливо укрывает от посторонних взглядов свое отвратительное чрево.

___________________________________

Перенес однако

6.
– Даэно Майт тен Горнмону срочная почта! — раздалось от двери аудитории.
Дракоша с неудовольствием оторвался от вычисления третьей базовой проекции на стихию Смерти плетения Апельгельда. Вообще данное плетение выражалось довольно зубодробительной формулой на Заклинательном Наречье и позволяло управлять личным временем объекта заклинания. Если бы удалось описать проекции его на стихию Смерти, это позволило бы встраивать данное плетение в боевые заклинания, что дало бы великолепный способ превратить врага за считанные мгновения в трясущегося маразматика.
Жаль, что боевые аспекты магии Смерти жестко регламентированы, что сильно ограничивало дракошин полет фантазии. Шутки шутками, но быть уличенным в недозволенных практиках — не лучший способ сократить жизнь. Конечно, имперским боевым магам дозволяется многое, а на еще большее Тайная Служба смотрит сквозь пальцы, но всегда может найтись какой-нибудь гад, желающий выслужиться за счет беззащитного студиозуса.
Конечно, преобразование Лауэлинь никто не отменял, но влом было расписывать решение на три-четыре страницы (и это еще если полярности нигде не перепутать), и Даэно пытался найти менее трудоемкое решение, проводя аналогии с общеизвестным заклинанием Ускоренного Заживления. Ну и что, что там базовая стихия — Жизнь, это то же самое, только наоборот... Ах, да, письмо!
«О, драный сваг», — подумал Даэно. — «И кто же мне может написать? Неужели власти разнюхали про нашу с Гаспаром махинацию с альвийскими зельями?»
Гаспар тен Гаэрон, дракошин сосед по комнате, приятель и участник огромного количества законных и не очень авантюр, направленных на увеличение благосостояния двух «бедных студентов», сдать не мог. Последним в чреде их махинаций было впаривание провинциалам, припершимся в столицу на ежегодную лошадиную ярмарку, партии изобретенных ими любовных зелий под видом древних альвийских. Зелья, к слову, были не совсем любовными, а, скорее, усиливающими впечатления от процесса. И к тому же вполне качественными — испытывали их на себе, в квартале веселых девиц. Ощущения были... эээ... незабываемыми. Плохо одно – основным компонентом зелья был экстракт семян голубого вьюнка, запрещенный к применению всем, у кого нет лекарской лицензии. И кара за это, ежели поймают, могла оказаться весьма ощутимой, вплоть до года исправительных работ.
Рассмотрев печать на письме, Даэно вздохнул с облегчением — оно было от Ленса. Однако содержание оказалось печальным. При штурме Нирналя, крепости мятежников, погиб Айхо. Не то, чтобы они были очень близки, да и Даэно всегда чувствовал, что с таким негибким характером, как у старшего брата, люди не живут долго, однако Айхо всегда заботился о младшем, как умел, воспитывал и щедро отвешивал подзатыльники, гонял по двору с деревянным мечом, а когда у Даэно обнаружился дар, не препятствовал его обучению, хотя почти треть дохода с имения уходила на оплату полного курса классической и дополнительного боевой магии. Да и вообще грустно, когда тебя покидают ближайшие родственники. К тому же убит он был странно — заклинанием на базе Огня, хотя нирнальский маг был некромантом. Та еще загадка.

В расстроенных чувствах Даэно отправился в ректорат. Нужно было договориться о том, что заканчивать курс Заклинательного Наречия он будет уже осенью, и сдавать экзамен перед праздником Юла. Через несколько часов, уладив все формальности и собрав вещи, Дракоша стоял на пороге и прилаживал к поясу длинную чиву – «меч южан», легкий и довольно тонкий клинок с бритвенной заточкой. Конечно, против толстого двуручного монстра ему не выстоять, и стальной доспех им не разрубишь, но этого магу и не нужно. Зато позволяет легко двигаться, делая ставку не на тупую рубку, а на быстроту и ловкость в сочетании с магией Смерти. Правда, даже в поединках чести между магами запрещены напрямую смертельные заклинания на базе этой стихии, и горе тому, кого уличат, но силы лишить или здоровье попортить противнику и тут же пырнуть или чиркнуть по горлу – самое то. Не зря маровел ими только и дрались. Да и вообще, оружие мага – в первую очередь Дар и смертельные аспекты Искусства, а сталь – только полезное дополнение. Вот Лэнс — это да, мастер клинка. Мало кто способен выстоять против него больше двух минут в учебном спарринге. Или Айхо, который без всякой магии может превратить любой предмет обихода в смертельное оружие. Мог. Не спасло его это. Как-то странно, не укладывается в голове, что его нет. Кажется глупой, неуместной шуткой.
Даэно остановился на пороге, обдумывая дальнейшие действия. Собственно, вариантов было два: или покупать лошадь, что совершенно не вдохновляло: сначала покупай, потом продавай, ухаживать еще за ней... Академическая отвычка от захолустного бытия проявилась в полный рост, и сам запах конского навоза показался настолько неуместным в теперешней жизни, насколько раньше он составлял неотъемлемую часть полувоенного существования в периодически осаждаемом соседями замке. Жеребец, помнится, был у него вредный и кусачий, как собака. До статей рыцарского коня малость не дотянул, а боевого духа хватило бы на двух. Даже чистили его конюхи на растяжках. Ну, не сложились отношения с лошадьми, что делать. Опять же, покупка лошади влетит в изрядную сумму, а финансов, как всегда, хватило только до позавчерашней пирушки.

Однако был второй вариант — телепорт в подвалах академии. Единственная проблема, что пользоваться им без преподавателей запрещено. В принципе, запрет был разумным, так как сам по себе телепорт ничего никуда не переносил. Точнее, в нем был прошит стандартный набор пунктов назначения, однако, это все были крупные города, и к тому же путь выходил на специально отведенные охраняемые площадки, что для телепортера-нелегала представляло проблему. Даэно больше привлекал другой вариант использования портала, при котором волшебную дорогу открывал маг, а телепорт, условно говоря, давал отправляющемуся в путь магический пинок под зад, придававший путнику необходимый импульс. Этим способом под большим секретом поделился с учениками Сван Даймонд, в бытность свою пиратом разработавший не один способ нелегального перемещения. Конечно, архимаги обходились без подобных костылей за счет потока энергии, который они способны были пропустить через свое эфирное тело, но до их уровня ни один из учеников и на милю не дотягивал. Еше был вариант с использованием Магических Драгоценностей, способных аккумулировать энергию и принимать на себя плетения, но чтоб ее заиметь, надо быть не только богатеем, но и получить разрешение, подписанное благовцами и Тайной Службой.
К тому же, знание плетения Пути — еще не все. Опыта было маловато. А это уже нехорошо. Без опыта нельзя рассчитать требуемую силу магического «пинка», в результате чего можно тупо не добраться до места назначения, вывалившись где-нибудь посредь дороги.
Где наша не пропадала, в конце концов решил Даэно. А что касается того, что запрещено — пусть сперва догонят, а потом еще докажут.
Приняв решение, он наложил на себя самостоятельно разработанное и проверенное в многочисленных играх в прятки с кредиторами и особо настырными поклонницами заклятие невидимости. Обнаружить под ним Даэно удавалось через раз даже наставнику, выдающемуся во всех отношениях магу, так что на этот счет он был спокоен.

Замаскировавшись, Дракоша отправился в подвалы Академии, где находилась комната с телепортом. Однако добраться совсем без приключений ему не удалось. Пробираясь по темному и пыльному коридору, Даэно неожиданно услышал неразборчивые, но вполне идентифицируемые, как человеческая речь, звуки. И перетрухнул — жуткие истории о подземельях Академии пользовались большой популярностью в студенческой среде. Однако, осмотревшись, он понял, что сверхъестественные силы тут не при чем — голоса доносились из вентиляционного отверстия в стене. Движимый любопытством, а также соображением, что информация лишней не бывает, он прильнул к отверстию и прислушался.
– Император стар и слаб, — произнес незнакомый голос, от которого так и веяло внутренней силой и властностью. — Пора задуматься о престолонаследии.
– И еще это пророчество... — проворчал другой, смутно знакомый, голос.
– Да, проблему надо решить. Этим займусь я лично, а вы будете действовать по плану.
Тут разговор закончился, и Даэно отправился дальше, мучимый любопытством. Общеизвестно, что отдельные псионики, а также шаманы охоров, употребляющие некоторые разновидности грибов, способны произносить пророчества. Это, строго говоря, не настоящие предсказания будущего, которое, вообще-то, не переопределено, что бы там ни говорили некоторые жрецы. Скорее, провидец, входя в определенное состояние сознания, способен увидеть линии вероятностей развития событий, находящиеся на ментальных пластах реальности, и определить возможность того или иного события. Собственно, выйти на этот уровень способен любой мало-мальски способный маг, даже ученик третьего курса, к примеру. Проблема в том, что событий много, связей между ними еще больше, и вместе они образуют такую путаницу, что у любого не то что ученика, но и рядового мага-бытовика или боевого мага мозги закипят от одного ее вида. Нужен особый дар (ну, или особые грибы) чтобы вычленить оттуда хоть немного полезной информации. Да и то, пророчества получаются неточные и путанные.

Под такие рассуждения Даэно добрался до телепорта, без особого труда обойдя бдящего стражника. Забрался на телепортационную площадку, сделал несколько дыхательных упражнений, долженствующих очистить разум и успокоить сердце, сложил руки в форму Пути (не то, чтобы это было необходимо, однако давало дополнительную концентрацию), представил себе энергетический слепок поместья, сплел Путь, запитавши его от стихии Воздуха, и с запасом черпанул энергии от телепорта. Уже проваливаясь на иной слой реальности, на котором безраздельно властвовали энергии, Дракоша успел разглядеть изумленные глаза стражника, однако все это уже было неважно, он превратился в ветер, и увлекаемый другими, подобными ему, понесся к назначенной цели.
Однако сразу что-то пошло не так. Заклятие стало распадаться, энергия утекала как вода, сквозь пальцы. Даэно попытался накачать заклинание, используя свои резервы, но сил и опыта не хватило, и он вывалился в человеческую реальность прямо в придорожные кусты.
«Ну и дурак же я», - мысленно посыпая себе голову пеплом, Даэно поплелся обратно к дому. Надо было слушаться умных людей и ехать на лошади.
Выкинуло его почти у стен столицы, ворота, по дневному времени, были открыты, и с него, как с ученика Академии, что подтверждалось форменной одеждой, даже не стесали входной серебрушки. Хорошо, хоть возвращаться недалеко пришлось.

Вдруг какая-то неправильность зацепила краешек сознания. Даэно остановился. Играющие дети — не то, квартирная хозяйка в бессменном карауле у палисадника — тоже не то, продавец булочек, утирающий пот — не то, мужик с арбалетом на крыше — не т... Мужик с арбалетом?! Напротив его окна?! Что за притча?
Аккуратно отойдя за угол, Даэно сплел воздушную линзу и заглянул к себе в комнату. Мда, пять мужиков с колюще-режущим не внушают оптимизма. Плюс арбалетчик на крыше, плюс, судя по тому, что ни одна его сигналка в доме даже не пискнула, тут еще маг затесался, причем, профессионал. Это все из-за телепорта?! Да ладно, ребята, можно же просто сказать, я ведь слова понимаю.
Однако надо выяснить, что за разбойники тут окопались. Так, прежде всего посмотрим, где маг. Сплести магическую ищейку-ветерок, задать ей поиск по кварталу на предмет людей с развитыми эфирными и астральными телами. Эфирных, естественно, не обнаружилось, а вот в астрале один из магуйской братии в его комнате ярко светился. Даэно не в первый раз вознес благодарность учителю, который в свое время убедил пройти посвящение стихии Смерти, что открыло возможность работы с астралом, а потом и показал действенные приемы работы там. Все же, обнаружение засад у пиратов – жизненная необходимость.

Итак, маг сидит в квартире. Очевидно, там и ждут беспечного Дракошу. А вот арбалетчик в группе поддержки. Что ж, можно с ним поработать. Запустив сканирование на предмет магической защиты, Даэно быстро обнаружил защитный амулет. По идее, он способен выдержать пару-тройку нехилых фаерболов, но к чему столько шума? Достаточно запустить плетение-волос, которое пробивает небольшую такую дырочку изнутри, и не торопясь сливает энергию из амулета в загребущие дракошины лапы. Все-таки, простец даже с амулетом мало что может против мага, особенно если не знает, что его атакуют. Главное не торопиться, время есть, а спешка полезна только в студенческой столовой.
Ага, амулет накрылся, теперь небольшое плетение-вампир на базе Смерти, выкачивающее энергию из астрального тела, две минуты и жертва спит. Тут главное не переборщить, а то она может уже никогда не проснуться. «Даже жалко, что у меня нет стихии Крови, - вздохнул Даэно. - А то бы сейчас заставил это тело спуститься к себе. Но придется лезть самому».

«Ну и лопухи же они», - посмеивался Даэно, забираясь по водосточной трубе. «Э…нет, не все…» - выяснил он буквально через пару мгновений, падая носом на крышу, уворачиваясь от парализующего плетения. Арбалетчик на крыше оказался отлично замаскированным магом. А кто же тогда в доме? Ох, да это же Гаспар, которого, судя по всему, взяли в заложники. Все это пронеслось в голове, когда из положения лежа Даэно выбросил вперед руку, активируя самую мощную боевую подвеску, имеющуюся в наличии. В мага ударил здоровенный фаербол. Щит, который тот успел выставить с легкостью, поглотил и переработал огонь, но вот удар ветра на втором уровне заклинания оказался для врага приятной неожиданностью. Его тупо сдуло с крыши вместе со щитом. Правда, судя по свечению эфирного тела (маскировка с началом боевых действий слетела), особого ущерба полет ему не нанес.
«Может, стоило сдаться», — вползла в голову трусливая мысль. Судя по уровню подготовки и казенному привкусу магии, это Тайная Служба, а бодаться с ней не по силам и академикам, не то, что студенту третьего курса. Э-эх, поздно пить альвийские настойки, когда почки уже отвалились…
Подбодрив себя этой незамысловатой пословицей, Дракоша кинулся к краю. Мелькнула подлая мыслишка свалить, пока дают, но вдолбленное учителем правило не бросать своих задушило ее на корню. Внизу шевелился слегка оглушенный падением с пятиметровой высоты маг. Надо был пользоваться моментом. Даэно быстренько подхватил воздушными щупальцами стоящие рядом палатки и навалил их на противника, создав симпатичную кучу-малу. Из-под нее раздались приглушенные ругательства. Быстренько наложив на себя Крылья Ветра и точно прицелившись, Дракоша двухсотфунтовой пташкой впорхнул в собственное окно. Пока раскиданные воздушными крыльями по углам бойцы приходили в себя, Даэно, насытив клинок энергией Смерти, рубанул по энергетическим каналам уз, опутывавших духовную сущность Гаспара. Не предназначенные для такого обращения, те жалобно дзынькнули и распались. Почуяв свободу, тот немедленно заорал диким голосом: «Глаза!»
Поняв его замысел, Даэно зажмурился и закрыл лицо руками. Вспышка пробила даже эту защиту, полыхнув красным светом. В принципе, простое и эффективное средство против неподготовленного противника. Алхимия – сила, особенно против тех, кто слишком зациклился на магии и упустил из виду безобидные «пузырьки». Не имея желания разбираться с амулетами, среди которых наверняка были и защищающие от физического воздействия, студиозусы покидали вяло мотающих головами головорезов в окно.
Снаружи раздался взрыв — маг не стал особенно заморачиваться со средствами освобождения.
Лихой дракошин наскок, конечно, помог освободить Гаспара, и теперь они были вдвоем, но по сути ничего не изменилось. Просто теперь вместо засады начнется правильная война. А на таких условиях против профессионального мага-спецназовца шансов у них вовсе нету. Собственно, был только один приемлемый выход из сложившейся ситуации. И Даэно сосредоточвшись заорал на весь астрал: «Учитель, наших бьют!»

7.
– Капец котенку… - пронеслась в голове чужеродная мысль.
Сван Даймонд отвлекся от вычерчивания карты влияний – при наличии более чем пяти действующих субъектов без нее не обойтись, и отключил собственные мысли. Нет, тихо… Но чужая мысль была! И чья же?
Котенку? Котенок, кот… Дракот! Даэно. Так, и где это ходячий геморрой на мою седую, э, нет, пока еще рыжую голову? Что за пляски энергий на улице Перечной? Да это настоящее сражение, имперца мне по борту… Так… пару кинжалов за пояс, старенький нагрудник – вот никогда он меня не подводил, э-эх, завязывать-то самому как неудобно, палаш… парочку кристаллов в запас – силы никогда не бывает слишком много… и полный вперед!
Искривляем улицу по средней линии – идем по прямой, надламываем пространство между домами – проходим – смыкаем обратно, стража? надрываем линию их движения и заворачиваем ее в кабак, ну, вот, уже видно зарево, надеюсь, поспел вовремя. Эй, Фти, ко мне!
Крылья – это классика, Свану же было некогда, и он подозвал свой ручной ветер и подбросил ему сил из кристалла. Тот, способный двигать пиратские шрайки, с легкостью подхватил своего создателя и бережно подсадил на козырек довольно покатой крыши. Удержаться на ней сложно, пришлось активизировать «лягушачью лапу», и так, словно геккон, осторожно перенося конечности, Сван пополз выше, к коньку.
«Что оно там, на Перечной, кто кому перца насыпал? Даэно! Молодец, моя выучка, красиво работает! Жги, не жалей, потом пепел сметем… Нет, так дело не пойдет, противник не дурак, он твои фаеры отклоняет. А давай-ка я ему пространство надломлю. О, йесс! Не заметил. А теперь сдвинем на полоборота… право руля! Во, как кишки поползли, красотища! Ювелирная, можно сказать, работа, даже стену не замарал. А все почему? Потому что простота с винтом всегда побеждает. С винтом, то есть магией кривого пространства, той самой штукой, которую фенои никогда и никому не раскроют, ни за деньги, ни за власть, ни за милость богов. Теперь остальное воинство… так, надломить справа и слева, завернуть края, запечатать, как вязигу в пирог… вот и сидите там, пока само не развернется.»
Отдуваясь, Сван Даймонд, бывший пират, а ныне профессор магической Академии, вылез на конек крыши, и уселся там, болтая ногами. Ручной ветер затанцевал над головой, взметая волосы и выклянчивая жратву.
- Эй, Даэно, живой?
- Учитель?
- Он самый. Что за слизни к тебе прилепились?
- Спускайтесь, учитель, сейчас выясним. Тут кое-какое барахло от них осталось.

Осмотр трупов — занятие не слишком приятное, но зато интересное и поучительное. Хотя, собственно, из трупов наблюдался только маг. Остальные пропали в неизвестном направлении. Труп выглядел интригующе, словно кто-то рассек его наискось очень острым клинком и развернул верхнюю и нижнюю часть тела в разные стороны. Кровь залила улицу от одной стены до другой, внутренности вывалились под ноги еще раньше, чем на них шлепнулась верхняя половина. Интересно, как учитель добился такого эффекта? Бесполезняк спрашивать, пиратские штучки. Вон, закатал рукава, перевернул оба куска, обчищает карманы. Сноровка…
- Смотри, какая бумажка! Если не ошибаюсь, печать Тайной Службы.
Ага, бумажка. Без бумажки, как известно мы букашки. И что у нас тут написано? «Предъявителю сего офицеру 3 ранга службы внутренней безопасности...» и прочее, и прочее. Однако. Кажись шишку грохнули. Что у нас еще? Амулеты от физического воздействия, от каждой из популярных стихий, повышения реакции. Основательно экипировались для охоты на студентов, или они так постоянно ходят?
– Я, выходит, и правда Тайной Службе лапу прищемил, только бы еще знать, когда?
– Думаю, тебе бы подумать, как от нее отвязаться, а остальное подождет. Потому что мертвому знание ни к чему.
– Да это-то понятно, наверно, надо бежать. Поможете?
– У тебя много родни?
- Только братья… брат. Айхо погиб, - и Даэно полез за пазуху за письмом.
- Да? – Сван вскинул одну бровь. – Убийство?
- Нет, погиб при штурме мятежной крепости.
- Ясно, - теперь эта бровь опустилась, зато другая полезла вверх. – И еще у тебя только один брат, больше никого?
- Да. Лиеро.
- Великолепно! – оживился учитель. – Значит, надо его предупредить, чтоб либо сидел в имении и не высовывался, а лучше – уехал куда-нибудь в дикие и малоисхоженные места. В Фенниэр, а? Провожу до Деона, по Дане спуститесь до устья, там найдете… ну, инструкции и рекомендации позже. Пока тебе надо ему как-то сообщить, куда ехать, чтоб с тобой встретиться. Потому что, если дело касается Тайной Службы, они не погнушаются пытать брата за брата. Я-то уж знаю.
- Но как мне с ним связаться? Может, поможете телепортироваться в имение?
- Нет. В имении вас будут искать в первую очередь. Надо встретиться на полпути. У него хоть малейший дар есть? Может чувствовать мысли?
- Нет… увы, Лэнс – искусный боец, но в магии – полнейший бездарь.
- Жаль. А ты все-таки попытайся, я знаю случаи, когда родные люди без малейшего дара в критических ситуациях слышали мысли друг друга на расстоянии. Крикни ему, как кричал мне, - учитель замолчал и, запрокинув голову, уставился на ближайшую крышу. Там резвился его Фти, раскручивая пронзительно скрипящий флюгер. Сван негромко свиснул и кивнул головой. Флюгер качнулся, горестно застонал и остановился. - А пока… Эх, жаль, я тоже в эту историю по уши влез, значит, придется оставить на время столицу. Учеников начнут дергать, могут и устроить дознание по полной программе. Что ж делать-то? Слушай, Дракоша, ты же хотел ходить на шрайке, под парусом? Пожить среди феноев, узнать, чем морская миля от сухопутной отличается, а? Побьюсь об заклад, остальные тоже не будут против. Труби общий сбор, а потом зови, с той силой, с какой только сможешь, брата. Вместе пойдем. Какая команда от стольких магов разом откажется? Переждем год-другой, авось, тут все само разрешится.

Через полчаса трое человек подошли к одноэтажному домику под остатками прежней городской стены, оставшейся со времен Вторжения, и оказавшейся теперь в глубине ремесленного квартала. Разросшиеся кусты шиповника скрывали вход, и Свану с учениками пришлось пробираться сквозь колючие дебри, чтоб войти в него.
Там было тихо, пыльно и сумрачно от тяжелых занавесей, наглухо закрывающих окна. Из мебели там наличествовал только стол, пара стульев, сундук и огромный корабельный фонарь под потолком. Благо, пол был застлан ворсистым ковром, и они уселись прямо на него.

Учитель кивнул, и Даэно закрыл глаза, расслабился. Настраиваясь поочередно на каждого из сокурсников, передавал сигнал сбора и кодовое название места сбора. Это затянулось надолго, и потребовало изрядных усилий, хорошо, хоть кристаллов с аккумулированной энергией у учителя было в количестве более чем достаточном. Когда последнего, медлительного и вечно полусонного Эйно Фильгья удалось убедить, что дело срочное, на улице уже стемнело. После чего учитель, порывшись в сундуке, вытащил пыльную склянку и, выдрав пробку зубами, сунул Даэно в руку:
- Пей.
- Это что? – поинтересовался Дракоша.
- Драконье молоко.
- Что?! – жидкость выглядела подозрительно и воняла премерзко.
- Название такое. Экстракт из определенных трав и моллюсков. Усилит псионические способности до предела твоих возможностей. – Даэно медлил, и Сван Даймонд нахмурился. - Тебе брат живым нужен? Тогда заткни нос и выпей.
Пришлось подчиниться, и некоторое время удерживать дыхание, чтоб не сблевать. Через четверть часа в голове появилась подозрительная легкость, и мысли обрели зримые контуры. Через полчаса старательного поиска по образу удалось выцепить сознание Лэнса. Это получилось необычно резко, так, что Даэно даже слегка подпрыгнул.
— Ага, есть контакт. Интересно, он куда-то едет на лошади... что-то бормочет... стихи что-ли читает?!. Э, да он почти без сознания, и у него что-то с ногой!..
Учитель взглянул на него с сомнением, поглядел так с минуту, удостоверился, что самообман исключен, и сказал:
— Если ты его так хорошо ощущаешь, значит, он недалеко, не больше мили. Направление засек? Давай, применяй метод радиального отсечения. Да пойдем, посмотрим, что еще с ним приключилось.

8.
Руна встала, словно наткнувшись на невидимую преграду. Тяжело поднимались взмыленные бока, пена капала с морды, но причиной остановки была совсем не усталость. Она, эта причина, шагнула на дорогу и подняла заслонку с затененного фонаря. Жидкий свет выхватил из темноты невысокую фигуру человека. По одежде его можно было отнести к тому разряду ночного люда, который, несмотря на все старания стражи, промышляет на большой дороге. Тряпица, повязанная на фенойский манер, не могла скрыть выбивавшиеся в разные стороны сальные рыжие патлы, видавший виды камзол выглядывал из-под кожаного нагрудника, на руках красовались черные перчатки с отрезанными пальцами, что, как правило, указывало на заядлого игрока в таблер, шея, замотанная на диво не подходящим к убогой одежде шелковым шарфом, не поворачивалась вовсе, так что разбойник был вынужден разворачиваться всем телом, когда осматривался по сторонам. Рука Лэнса рефлекторно скользнула к оружию, но была остановлена неодолимой силой, сковавшей неподвижностью тело. «Все, - отстранено подумал он. – Конец…»
- Ну, здравствуй, Лиеро, или как там тебя… - маг осторожно подхватил безвольно соскользнувшее тело и с легкостью закинул на плечо. – Да, ребят, лошадей не забудьте. Идем в «дом под розой».

«Домом под розой» Сван Даймонд называл тот самый простецкий домик в зарослях шиповника, и, как и подобает воровскому притону, дверь его открылась по условленному стуку. Маг сгрузил скованное заклятьем, но не лишенное пяти чувств тело на ковер, и улыбнулся в первый раз за весь вечер:
- Эй, Котяра, ты брата ждал? Нет? А он к тебе так спешил! Интересно, почему, а?
- Я не котяра! – в круг света шагнул Даэно.
Вид у брата был таким взъерошенным, что Лэнс рассмеялся бы, если были бы силы.
Маг небрежным движением руки «смахнул» свое заклятье, и Лэнс пробормотал: «Ты живой?»
- Ладно, обнимайтесь, братцы-приключенцы, - ухмыльнулся Сван Даймонд. – А я пойду переоденусь. Эйно и Текар – разжечь очаг, согреть воду. Котел в кладовке. Никса – пошли, дам полотно, порежешь на бинты. Остальные – не орать и не мешаться, а то наложу «столбун». До утра простоите.
Правда, потом, когда Лэнс лежал на столе, а учитель осматривал его раны, никто не то, что слова не произнес – не вздохнул громко. Потому что с ногой у Лэнса было действительно плохо. В таких случаях полковые лекари берутся за пилу, а лекари богатых семейств со всей возможной скоростью ищут мага с ведущей стихией «Жизнь». Для мага-феноя остановить «синий огонь», конечно, вполне разрешимая проблема, но Сван хмурился, негромко командуя Никсе, что ей делать. Девушка немного знала целительство и имела посвящения стихиям «Жизни» и «Крови», и очень старалась, даже губу закусила от сосредоточенности, а вот у самого Свана практики в целительстве запущенных ран не было уже более полусотни лет, так что последовательность действий всплывала в памяти с изрядным скрипом. Тем не менее, синюшная опухоль медленно оседала, нехотя сдвигалась, оставляя свои позиции, а на ее месте обозначается пусть покрасневшее, словно только что ушибленное место, но живое, не тронутое «синим огнем». Где-то через полчаса синева вокруг раны вовсе исчезла, и Сван разогнул спину, тяжело вздохнул и с хрустом потянулся. Потом начал какие-то манипуляции над поясницей своего пациента, прошелся ладонями над спиной, задержался у левой лопатки, потом подошел с другой стороны и довольно жестко ткнул щепотью в правое подреберье. С помощью «эфирного взгляда» смысл манипуляций просматривался ясно – учитель заставлял организм Лэнса ускорить самостоятельное очищение от ядов, как привнесенных извне, так и образовавшихся от участка тела, только что избавленного от «синего огня».
Когда такое «энергетическое лечение» было завершено, Сван указал Никсе на свежие бинты и уселся на стул.
- Ну, все. Что мог, то сделал. Предупреждаю – сами этим не занимайтесь, лучше накладывайте классическое заклинание исцеления. Потому что надо чувствовать обратный ток и подстраиваться под него, чуть перекачаете силы – и вместо лечения покалечите больного. В отличие от классических заклинаний, лечение руками комплексное, и, как бы сказать, заточено под каждый конкретный случай, оно мягче, не истощает больного, не грызет его почки и печень, заставляя те работать сверх сил. Встанет, правда, не через пару часов, а дня через три-четыре. И еще. Там поврежден коленный сустав и порезаны связки, зашиты так, что это помешает ноге до конца разгибаться. Я б этого коновала… В общем, я не профессиональный целитель, и не смог это поправить. И у меня есть предложение. Давайте сделаем крюк – встретимся с моей хорошей знакомой. Она целитель с двухсотлетним стажем, и, думаю, легко поможет Лэнсу.
- А где она живет? – спросила закончившая перевязку Никса.
- В праздник урожая – в Кераасе, у храма Буйства Нихаллении, до того, конечно, завернет в Ксантер, продлять разрешение у ордена Всеобщего Блага, так что ловить надо между ними. А, вообще-то, Джен Кроу – свободная птичка.

9.
Ночь незаметно перевалила через свою вершину и поспешила к утру. Студиозусы повалились вповалку на мохнатый ковер, накрывшись кто чем, но засыпать не спешили: слишком все происшедшее было ново, необычно и увлекательно, а то путешествие, что им предстояло, одновременно взбадривало и опьяняло ум, и, сколько ни гони от себя фантазии, сколько ни души на корню ожидания, а встают перед внутренним взором смутные картины из приключенческих книжек, напечатанных блеклой краской с полуистертых досок на желтой дешевой бумаге: сшибаются в поединке придуманные рыцари сказочных историй, плетут заклинания никогда и нигде не жившие маги, вспухают ветром паруса слишком уж грозных пиратских шрайков, и прекрасная девушка в лазоревом платье, смущаясь, протягивает победителю раскрашенную от руки цветущую ветку шиповника. Но пророческими эти видения не были, ибо не было в них ни кривых дорог, ни смертельной игры в прятки с Тайной Службой, ни охоров на савагрисах, ни ходячих мертвяков, ни безвидного, но от этого не менее жуткого существа из Пределов. Сван Даймонд, в отличие от своих учеников, что-то такое вполне мог предположить, но даже ему был неведом истинный масштаб затеянной кампании. Он предполагал и «прятки», и осложнения на дорогах, даже планировал заглянуть к одному охорскому вождю, но то, какие силы будут затянуты в циклон, которым они, не желая того, пройдут по всей империи, не могли предположить даже те самые силы, которые потом столкнутся лбами над таблерным столиком старого шулера Свана Даймонда по прозвищу Шипун, магуя двухсот с чем-то там лет от роду, ветерана «Битвы у Замка Ветров», профессора Магической Академии, которому осталось носить это звание не более двух суток – вскоре по решению ученого совета он будет заочно разжалован, как ошибочно удостоенный, и уволен как не оправдавший доверия. Но это все будет потом.

Пока же под потолком коптил прикрученный до минимального пламени корабельный фонарь, на ковре возились, перешептываясь и тщетно пытаясь заснуть, студенты, а в углу у сундука сидели, привалившись к его деревянному боку, Сван и Даэно, и пытались прикинуть, за что ополчилась против тен Горнхердов Тайная Служба.
Лэнс прояснил ситуацию, изложив свои приключения в замке Нирналь, после чего Сван пожал плечами и на полном серьезе спросил Даэно:
- Ну, как, Дракоша, хочешь стать императором? Вполне можно устроить.
На что тот ответил ожесточенным мотанием головы с выпученными глазами:
- Вы что, учитель? Мне эта клетка с каторжным колесом сто лет не сдалась! К тому же, терять ради этого Дар… нет, я еще не совсем спятил.
- Рад, что не ошибся. Коррекция данных, определяющих родство по крови – небезопасная и незаконная штука, так что одобряю и поддерживаю твой выбор.
- А что, можно подделать родство? – заинтересовался Лэнс.
- При большом желании можно вообще переписать всю «родословную по крови», только, боюсь, все наследственные пороки в этом случае вылезут гораздо сильнее, чем у реальной родни. Потому что организм сформирован в противостоянии другим слабостям и хворям, свойственным прежней наследственности. Так что он окажется гораздо менее приспособлен к новым, чем даже у новорожденного младенца. Прецеденты были, и очень неудачные. Люди с «переписанной кровью» жили болея и недолго. Но я этого и не предлагал. Для того, чтобы иметь право входить в число претендентов, достаточно иметь восьмушку «венценосной крови». Переписать восьмушку – тоже риск, но гораздо меньший. Да я бы сам и не взялся, но среди феноев есть мастера этого дела. Помню, как подставили одного наглого орденца. Нашим золотом погнушался, решил феноев «выжечь как заразу». Переписали портовому воришке половину крови, внушили, что он – незаконный сын командора Тугента, пристроили слугой в «западном крыле». Малец оказался честолюбив, да еще и умом поехал после изменения крови… Скандал получился громкий, дошло до Ярмина. В общем, через полтора года Тугент оказался в чине сержанта в пограничном отделении братства на берегах Черевного моря, и сам не заметил, как и почему, ну, а мальца того, конечно, пришили, но сперва пытали, вот и полетел командор кандибобером с западных берегов на южные.
- Жестоко.
- Как есть. Смерть одного лучше гибели десятков тысяч.

- Вот смотрю я на вас, - тихо, будто нехотя, произнес Лэнс. – И думаю, ради чего профессор Академии, человек уважаемый и имеющий хорошее положение в обществе, так легко все бросил, спасая одного из студентов, которых через его руки прошло больше, чем через купеческие – денег… Ведь была какая-то причина, чтобы так рисковать – и положением, и самой жизнью.
- Жизнью, говоришь? – как-то нехорошо усмехнулся Сван. – А она у меня дареная.
Развязал шарф, смотал его с шеи – под шарфом обнаружилась кожаная, вплотную облегающая шею манжета, расстегнул застежки на ней и отогнул в сторону. Ну, собственно, там была не шея, а сплошные шрамы с маленькими островками нетронутой кожи между ними. Плоский камешек на засаленной ленте отлип от своего постоянного места под кадыком и шлепнулся на грудь.
- Мне Лоон-ори и две ее ученицы фактически голову назад прирастили, ясно? Вернули с того света – без амулета Сван говорил даже не шепотом, а каким-то гусиным шипением. – А мои тогдашние ученики, из феноев, погибли. Все. Потому что шли в авангарде, это было тактически верно. Но мне среди феноев запретили учить. А Лоон-ори сказала: иди в империю, учи там. И взяла с меня слово, что своих будущих учеников буду беречь, и не повторю того преступления.
- Да и, вообще, - продолжил он через некоторое время, вернув амулет на место и застегнув манжету. – Как вы думаете, отдаст ли феной добровольно имперцам что-то свое?
- Так, выходит, вы Даэно и всех остальных, - Лэнс обвел широким жестом лежащих студентов. – Считаете чем-то вроде рабов?
- Нет, рэйн Лиеро, - Сван улыбнулся. – Вроде родственников. Все фенои друг друга родственниками считают. А свои своих не бросают. Я не бросил Даэно, остальные ученики не бросили нас с ним. Мы все не бросили вас. Фенои не сдают друг друга, и поэтому империя никогда не приведет их к покорности. Полезное правило, да?
- То есть вы считаете нас феноями, потому что некая целительница взяла с вас обещание?
- Я не считаю вас феноями, чтобы ими быть, вы должны были родиться среди моего народа. Но, - бровь поползла вверх. – Я считаю, что не грех бы вам всем поучиться у них сплоченности. Она вам еще пригодится. А пока, братья-разбойники (а вы теперь наверняка объявлены ими), вам стоит хоть немного поспать. Перед рассветом отправимся в путь.

Все дополнил свой последний пост что дальше?

Небо начало светлеть, а в гуще кустов и деревьев птахи продирали глаза и пробовали голос. Сван со своими восемью учениками, ученицей, с пошатывающимся в седле Лэнсом, малость обалдевшим и заторможенным от совместного действия заживляющего и обезболивающего заклинаний, двигались по прибитой ночной сыростью дорожной пыли, а ручной ветер суетился позади них, заметая следы, и вздыхал о далеком море. Город покинули минуя ворота, там, где никакая Тайная Служба предположить не могла – через разорванное и искривленное пространство, разделившую крепостную стену на две части. Учитель с трудом удерживал такую массу по обе стороны разрыва, так что пришлось поспешить. Одежду сменили еще в «доме под розой», перерыв кладовую и добыв оттуда кучу пыльных поношенных тряпок. После критического разбора выяснилось, что кое-что еще можно носить и не выглядеть при этом нищебродом. Подгоняли и чистили вещи магическим способом, после чего оглядели друг друга и подивились, как легок и невесом налет культуры, если даже смена одежды полностью вытравляет его из облика студента. Черные кафтаны и бархатные береты студиозусов третьего курса они покидали в горящий камин, после чего учитель позвал их в оружейную комнатку и сказал, разведя руками – «Вот, берите все, чем овладели в достаточной мере. Выбирайте лучшее, чтоб потом не жалеть». Выскакивали из дома, кашляя от едкого тряпичного дыма и на ходу закидывая сумки за плечи.
Теперь весь отряд выглядел для несведущего в магии простеца, как сопровождающая захворавшего господина челядь, а для сведующего – как охрана весьма серьезная, ибо каждый наемник обладал толикой дара. Полностью спрятать магические способности учеников Сван не счел возможным, поскольку маскировка дара – штука не менее заметная, чем сам дар, а переводить его в полностью спящее состояние так, чтобы в любой момент можно было разбудить за считанные мгновения, студенты еще не научились, и пройдет не один десяток лет самостоятельной работы, пока освоят. Сван, наряженный слугой, увел дар так далеко в глубину сознания, расфокуссировав и ослабив внешние поля, что казался теперь безобидным простецом годов этак за сорок. Внешность его, весьма далекая от продукта магических процедур, применяемых столичными магами для облагораживания собственного облика, могла ввести в заблуждение кого угодно. Разве маг оставил бы себе столь негармоничное, широкоротое скуластое лицо со множеством конопушек, рябое от ожогов и мелких шрамов, разве не выпрямил бы кривые ноги, не добавил бы росту и не облагородил бы всю фигуру? А этот и топает, как простолюдин, и нос рукавом утирает, и засаленную косицу упрятал за ворот куртки, и почесывает то и дело щеки, ибо пришлось сбрить столь характерные фенойские баки. Рыжесть, правда, без магии так просто не спрячешь, но мало ли в империи рыжих?
Он вел под уздцы Руну, и лошадка благосклонно согласилась с его руководящей и направляющей ролью, за ними же следовало двое – Гаспар тен Гаэрон, одетый, как странствующий продавец зелий, в куртку со множеством видимых и потаенных кармашков, с увесистой сумкой за плечами и не менее серьезным палашом в ножнах, и Текар Кнаус, крепкий малый, вооруженный топором и железной булавой, снабженной навершием с острыми гранями, в железном нагруднике поверх сильно потертой кожанной рубахи, в наручах из многослойной кожи, с волосами, собранными высоко на затылке шнурком, и производящий впечатление диковатого северянина с побережья, каковым, он, собственно, и являлся, с той лишь разницей, что его семья, хоть и не из дворян, никогда не относилась к категории простецов – все, от мала до велика, и мужчины, и женщины, в разной степени обладали магическим даром, и считали себя чистокровными потомками первых северян-невелл.
Сам Текар преуспел в магии земли, а именно в её боевом аспекте, неплохо для студента третьего курса владел магией огня и началами магии жизни.
По бокам «охраняли господина» двое братьев Херкмер, Рихар и Гейнц, оба в легких доспехах, действующие быстро и слаженно в любых непредвиденных обстоятельствах сыновья Кнюта Херкмера, управляющего государственными землями в центральной части империи. Отец очень надеялся, что, развив природный дар, его сыновья смогут заслужить дворянский титул на военной службе. Оба юноши неплохо владели клинковым оружием и знали назубок множество столь же отточенных заклинаний на базе огня и воздуха. В остальном же они не столь преуспели. Вслед за ними, нога за ногу, плелся вечно сонный Эйно Фильгья, высокий и рыхлый телом наследник искусства иллюзий и снов древнего рода речных колдуний. Да, именно колдуний, а не колдунов, такая вот заковыка в семье вышла, что дар вместо дочерей достался сыну, и мать, не имея возможности обучать его по-семейному, отправила эту ошибку природы в столичную Академию. Кондовая ленность наследничка не мешала ему регулярно с изощренностью дурить не только сокурсников, но даже некоторых преподавателей, а постоянные студенческие стычки вынудили освоить магию воздуха с особым тщанием, а также записаться на курс прикладной менталистики, который, правда, он пока что прошел едва на треть. Вслед за ним, ведя в поводу нагруженного поклажей коня, шел Фраймут тен Сааль, изображая слугу. Был он худ, одет в простую полотняную одежду и безоружен, но горе тому, кто рискнул бы напасть на этого паренька, почти во младенчестве инициированного тьмой и смертью. Старинные замки, особенно, построенные на фундаменте разрушенных укреплений маровелл, таят в своей глубине немало жестоких и противных человеческому естеству тайн, и когда младшего сына Крига тен Сааль угораздило спрятаться от наказания в подземелье, никто бы и полушки не дал за то, что ребенок выживет. Но на вторые сутки после того, как похолодевшее тельце с едва различимым нитевидным пульсом нашли в обширном лабиринте маровеллской подземной тюрьмы, мальчик очнулся и попросил пить. С тех пор он никогда не болел, но и полностью здоровым не был. Рос медленно, смеялся крайне редко и со сверстниками не играл, предочитая общество старика-травника и книги. Убедившись, что воина из него не получится, отец по совету этого травника отправил сына в магическую Академию. Выгреб всю наличность из тайника, продал золотые украшения и двух породистых лошадей, все равно жене лучше дома сидеть, поднял оброк и мостовой сбор, влез в долги, но оплатил сразу три года на боевом факультете. Накладно для кармана – а что поделаешь, и так по имению нехороший слушок пошел, что у младшего тен Сааля «дурной глаз». Уж лучше так, чем отдавать потом на расправу «воронам». Сван Даймонд некоторое время промучился с формированием столь опасного дара юного Фраймута, прежде чем не нашел в одной из поездок по стране «волкогона», на поверку – темного колдуна, так же инициированного смертью, но нашедшего в себе силы обуздать этот дар и повернуть его в приемлемое обществом русло. Вдвоем они немало потрудились над даром Фраймута, и только благодаря этому юноша не угодил в бестиарий Тайной Службы. В арьергарде шли Даэно-Дракот, мощная огневая единица отряда, Никса Пардос, будущая целительница, посвященная жизни и на «твердое хорошо» овладевшая магией воды и воздуха, в основном, в боевых аспектах, а также Клай Терсхеминг, разделивший старание между четырьмя основными стихиями, но более всего преуспевший в обучении бою клинковым оружием. Дар его сильно уступал физическим возможностям, и только упорный труд позволил дойти до третьего курса без угрозы отчисления. Там, где остальные могли положиться на силу дара, ему оставалось быть до предела техничным, быстрым и внимательным. Мощный, как железный голем, обвешанный арсеналом, которого хватило бы на троих, в стальном наемничьем доспехе, он, казалось, не чувствует его тяжести. А Никса даже свой арбалет переложила на плечи Дракоше, и шла налегке.