Цитата из книги
Во второй песне Великого канона преподобный Андрей говорит: «Согреших паче всех человек, един согреших Тебе, но ущедри яко Бог, Спасе, творение Твое». Когда святые отцы, подражая апостолу Павлу, говорят, что они грешнее «паче всех человек», то есть более всех людей, то это вызывает у нас некоторое недоумение, конечно, если мы искренне и просто подходим к таким их мыслям и чувствам, их душевному состоянию. «Как может человек праведной жизни, — думаем мы, — иногда даже творящий великие чудеса (как апостол Павел и многие преподобные отцы), считать себя грешным более всех людей?» Невозможно, чтобы такая мысль, такое чувство пребывали в нем по-настоящему. Он говорит это, как нам кажется, не от чистого сердца, но лишь использует литературный прием. Человек не способен искренне полагать, что согрешил один только он и больше никто нигде не грешил. Однако вспомним поучения святых отцов, вспомним их душевное состояние. Они понуждали себя к тому, чтобы на самом деле иметь в душе такое ощущение, ибо понимали, что считать себя худшим всех и даже единственным грешником на земле есть величайшая и нужнейшая для нашего спасения добродетель.
Всем вам известно, что отцы говорили о необходимости понуждать себя к этой мысли. Конечно, не всякий способен сразу поднять столь тяжелый груз, и к этому нужно подходить постепенно. В том, чтобы видеть себя хуже всех людей и ниже всей твари, отцы полагали идеал монашеской жизни. Вы знаете, что преподобный старец Силуан Афонский говорил о себе: «Когда я умру, то душа моя сойдет во ад и я буду там один плакать и искать моего Господа». Обратите внимание на его слова: «Я буду там один». Известно о так называемом помысле преподобного Антония Великого, который он перенял ни много ни мало от простого кожевника, сапожника, жившего как будто бы мирской суетной жизнью и притом стяжавшего глубочайшее смирение, а ради него — великую благодать. Сапожник этот говорил: «Все в этом городе спасутся за свои добрые дела, один я за свои грехи погибну». И Антонию в откровении было сказано: «Ты совершил много подвигов и немало имеешь добродетелей, но такого смирения, как у того кожевника, у тебя нет». Тогда Антоний, который не брезговал учиться даже у мирян, если видел в них что-то доброе, постарался перенять у кожевника этот помысел и усвоил его себе. С тех пор добродетель такого чрезвычайного смирения стали называть «помыслом Антония». Преподобный Пимен Великий говорил о себе: «Поверьте, чада, где сатана, там и я буду», то есть пытался уверить своих духовных чад, которые смотрели на него с любовью, благоговением и вполне справедливо видели в нем пример святости, что он столь же грешен, как и сам диавол, и будет там же, где диавол. Вспоминая многие другие примеры чрезвычайного смирения, мы изумляемся: как возможно человеку искренне так о себе думать? Конечно, мы можем объяснить это просто: сказать, что это действие Божественной благодати, которая, когда приходит в душу человека, так смиряет его сердце, что часто он даже сам не понимает, каким образом в нем появляется и пребывает такое чувство.
|